Салли Маккензи - Любви вопреки [litres]

– Я побеседовал с вашим отцом, и он разрешил мне навещать вас.

– Что? – Маркус вел себя странно. Зачем он говорит в то время, как должен ее целовать?

Он засмеялся и легонько встряхнул Кэт:

– Завтра я поеду в Лондон за специальной лицензией, и мы сможем обвенчаться…

– Обвенчаться? – В испуге она отшатнулась, и Маркусу ничего не оставалось, кроме как отпустить ее. – Вы в своем уме?

Или, точнее, в своем ли уме она, Кэт? Она годами грезила о свободе, о возможности жить так, как живет сейчас, – сама себе хозяйка, о возможности сочинять романы, и вот наконец ей улыбнулась удача и мечта стала явью. И при этом Кэт поймала себя на глупом, но таком остром желании поступить так же, как мисс Франклин: поставить крест на своей свободной, независимой жизни и начать новую, семейную, со всеми ее неизбежными проблемами.

Герцог насупился; брови его почти сошлись на переносице.

– Разумеется, я в своем уме.

– Тогда почему вы говорите о венчании? – Кэт не могла устоять на месте и принялась расхаживать по комнате, при этом старательно держала дистанцию – не приближалась к герцогу. Она боялась, что не выдержит и поддастся неожиданно сильному искушению последовать примеру мисс Франклин. Голос тела оказался сильнее доводов разума.

«Помни: для герцога брак равносилен смерти.

Он ошибается. Проклятие – не более чем глупое суеверие. Но если он прав…»

Кэт не хотела стать причиной смерти Маркуса.

– Я вас скомпрометировал. Как после этого я могу не говорить о браке с вами?

– Чепуха. Меня скомпрометировали не вы, а Энн.

Как-то глупо прозвучало.

– То есть я хочу сказать, что моя репутация в целости и сохранности. Вы же знаете, как бывает: желание посплетничать у людей в крови. Но скоро все поймут: этот шум – на пустом месте. Я даже думаю, что Энн, да и Джейн тоже пойдут на мировую и наша дружба возобновится. Не могут же они вечно обижаться на меня за то, что дом достался мне, а не одной из них! – По крайней мере, Кэт очень на это надеялась. – И даже если от моей репутации живого места не останется, ведь это я сама вас затащила в кусты, так что мне и отвечать за последствия. – Она слабо улыбнулась. – Помните? Вам не в чем себя винить.

Герцог продолжал хмуриться, глядя на нее. Что с ним такое? Ему бы впору плясать от радости и хохотать.

– А как насчет той дамы в уродливом чепце? Она видела, как я вошел сюда. Я даже ей помахал рукой.

Что за женщина? Ах, да, ясно.

– Только ни за что не говорите об этом ей!

Он в недоумении заморгал:

– Что я не должен говорить и кому?

– Миссис Грили – той самой даме, видевшей, как вы вошли. Вы не должны говорить ей, что ее чепец уродлив. Она портниха и болезненно относится к подобным замечаниям. Бедняга не переживет, услышав, что столичному лорду не понравился ее головной убор. Хотя, по совести, миссис Грили не слишком лестная оценка ее шляпы удивить не должна. Мама уже не первый год тактично намекает ей, что вкус у нее несколько прихрамывает.

– Тогда пусть не водружает себе на голову такое убожество. Хочется верить, что в платьях она разбирается лучше.

– Неизвестно. Впрочем, миссис Грили прекрасно исполняет то, что от нее требуют, и, как правило, обходится без самодеятельности. Однако с платьем Мэри вышла промашка – миссис Грили занесло, но по настоянию мамы та убрала все, что по мнению портнихи должно было украсить платье невесты. – Кэт от души рассмеялась. – Вы бы видели мамино лицо, когда Мэри вышла к нам вся в оборках, воланах, фестонах и бантиках. Папа сказал, что платье ее выглядит так, словно галантерейную лавку вырвало прямо на нее.

На герцога рассказ Кэт не произвел должного впечатления. Хмуриться он не перестал. Покрутив головой, словно шейный платок сдавил ему горло, он произнес:

– Все, что вы мне рассказали, к делу не относится, мисс Хаттинг. Сейчас меня волнует лишь то, что у вашей портнихи есть язык, которым она скорее всего пожелает воспользоваться. И в деревне каждому станет известно о моем визите.

– Вот именно. Серьезный довод в пользу того, чтобы максимально сократить время вашего здесь пребывания, – промолвила Кэт и решительно шагнула к двери.

Герцог не сдвинулся с места.

– А как же ваша репутация? – Бедняга совсем растерялся. Вероятно, до сих пор никто не осмеливался вносить коррективы в его планы.

– Я уже сказала вам, что урон, нанесенный моей репутации, – моих рук дело. – Кэт пожала плечами. – Да и не все ли мне равно? Пусть о своей репутации пекутся юные девицы, рассчитывающие удачно выйти замуж. Мне муж не нужен – «Никто, кроме вас». – И посему репутация мне без надобности. – Ей даже почудилось, будто она услышала скрежет зубов. – А теперь не были бы вы так любезны…

Кэт уже взялась за дверную ручку, но герцог совершил стремительный маневр, чем застал ее врасплох. В мгновение Кэт оказалась прижатой спиной к двери, запертой изнутри.

Она смотрела на герцога во все глаза, беспомощно хватая ртом воздух.

– Вы не оставили мне времени на то, чтобы я дала вам пощечину.

Кэт должна была кипеть от гнева. Она не могла шевельнуться.

Но шевелиться ей и не хотелось. Разве что для того, чтобы еще теснее прижаться к герцогу. Борясь с соблазном, Кэт все сильнее впечатывалась спиной в дверь, а он, злодей, крепче прижимался к ней. Крохотный участок ее мозга, который продолжал функционировать, подавал ей сигналы о том, что герцог отпустит ее немедленно, стоит лишь попросить.

«Если бы только мне хватило воли на эту просьбу!»

– Конечно, не оставил. Я же не дурак, – улыбнулся он.

И затем его губы прижались к ее губам.

Этот поцелуй сильно отличался от того, другого, в кустах. Герцог не ограничился легким прикосновением. Он впился губами в губы Кэт. И еще дал волю рукам – они скользили вверх от бедер почти до груди и вниз. Приятное, восхитительно приятное тепло прокатывалось по телу Кэт, оседая внизу живота. Грудь налилась и стала почти болезненно чувствительной. Соски дрожали. Внезапно ей стало жарко. Нестерпимо жарко.

Хорошо, что Маркус и дверь поддерживали ее, не то она растеклась бы лужей на полу.

Кэт хотелось касаться герцога, и она просунула ладони под его сюртук. Чертов жилет, он мешал ей добраться до цели! Снять бы его. Ей вообще все хотелось снять: и его одежду, и свою, телом чувствовать его тело. Губы Маркуса и язык прочертили абрис ее скул и коснулись чувствительной точки под ухом. Кэт застонала и потерлась о его ноги. Ах, если бы она была на три-четыре дюйма выше, то тереться пришлось бы не о ноги, а о выдающуюся во всех смыслах выпуклость, что уже давно привлекала ее внимание. Кэт закинула руки герцогу за шею и приподнялась на цыпочки. Он снова целовал ее в губы, касаясь их языком в том месте, где они соприкасались друг с другом. Он хочет, чтобы она приоткрыла рот?