Маргерит Кэй - Обольстительная леди Констанс

– Чудо, – ответил Кадар, поворачиваясь к ней. – И, судя по всему, что нам известно, – он придвинулся ближе, – там, наверху, могут твориться и другие чудеса. Такие, о которых мы не смеем даже гадать. Кто знает, возможно, на каких-то звездах сейчас тоже находятся люди и смотрят на нас.

– Вы так думаете? И что же они видят?

– Придворного астронома, женщину, которая умеет превращать науку в чудо. Ее волосы, – Кадар легко убрал прядь волос с ее лица, – густые и свободные, как и ее душа, когда она забывается. Стоит ей улыбнуться, и словно поднимается вуаль, которая скрывает ее истинную сущность. – Он погладил ее по голове, затем его ладонь скользнула на плечо, под широкий рукав платья. Кожа к коже. Мягкое, ритмичное поглаживание вверх-вниз снова вызвало у нее приятное покалывание, и ей показалось, что она начала мерцать, как Млечный Путь у них над головой. – Если они вглядятся, – тихо продолжал Кадар, – то поймут, что придворный астроном умеет заставить одного принца забыть о государственных делах и помнить только о том, что он мужчина.

Они оказались так близко, что ее колени касались его ног.

– Она не нарочно, – сказала Констанс, уступая желанию прикоснуться к нему. Ее пальцы зарылись в его шелковистые волосы. – Хотя с ней творится что-то странное… Каждый день она твердит себе, что она придворный астроном, а общаться с принцем ей нельзя.

– То же самое происходит и с принцем. Он внушает себе, что не имеет права общаться с придворным астрономом… и оттого лишь больше желает ее. Хотя он никогда…

– И она никогда… – прошептала Констанс.

– Никогда, – тихо произнес Кадар, припадая губами к ее губам.

Целовать Констанс было все равно что целовать звезды. Ослепительная, пылкая, она заставляла его забыть обо всем, кроме своего желания. Губы у нее были такими нежными и сладкими, что он мог бы поклясться, что она излучает аромат, настоянный на лунном свете. Как давно он мечтал об этом поцелуе, как хотел прикоснуться к ней, как тосковал по ней после того, как три дня назад ее губы впервые робко коснулись его на берегу моря! Она раскрылась ему навстречу, и ее поцелуй был одновременно робким и смелым. От такого сочетания у него чаще забилось сердце и закипела кровь. Он перевернул ее на спину, провел пальцами по ее волосам. Как могут кудри быть такими шелковистыми? Он поцеловал ее веки, провел губами по скуле, по шее, но губы манили его. Она перебирала пальцами его волосы, дотрагивалась до его шеи и плеч. Дыхание ее стало частым и прерывистым. Когда он снова коснулся губами ее губ, она пылко ответила ему. Их языки встретились, отчего ему показалось, будто у него на какое-то время остановилось сердце… Но пульс бился как сумасшедший.

Она лежала на подушках; волосы разметались широким ореолом. Грудь под тонким шелком поднималась и опускалась. Кадар снова поцеловал ее, она тихо застонала, и больше он уже не мог сдерживаться. Она закинула руки ему на плечи, погладила его по груди. Он поцеловал ее в шею, а затем в ложбинку между ключицами. И снова впился в ее губы, потому что не мог ими насытиться.

Он провел рукой по ее боку до талии, до изгиба бедра.

– Пленительная Констанс, – прошептал Ка-дар, целуя нежную кожу у нее за ухом.

– Пленительная, – повторила она, потершись щекой о щетину у него на подбородке. – Пленительная Констанс сама попала в плен!

Поцелуи стали страстными. Он был не в состоянии думать, им целиком овладело желание, разбившее железные обручи самообладания, которые много дней, недель и месяцев словно выдавливали из него жизнь. Какое облегчение, какое огромное облегчение – прийти навстречу зову тела, зову плоти, позволить кипящему желанию, которое не утихало с тех пор, как Констанс впервые вошла во дворец, перелиться через край и окутать их обоих. Он упивался ее поцелуями, упивался ею. Придвинувшись ближе, он раздвинул ногой ее бедра и хрипло вздохнул, когда она, выгнувшись, прижалась к нему.

Она скинула платье. Теперь на ней осталась лишь прозрачная ночная сорочка, под которой виднелись полные груди с острыми сосками. Он обхватил ее грудь ладонью – она была теплой и тяжелой. Опустив голову, Кадар прильнул губами к соску, который, казалось, вот-вот прорвет тонкую ткань. Она глотнула воздуха и испустила вздох чистого удовольствия, от которого у него заныло в паху. Он втянул сосок в рот, заставив ее извиваться от возбуждения. Констанс снова вздохнула – совершенно по-другому. Положила руку ему на плечо. Потом тряхнула головой – и Кадар наконец пришел в себя.

Он сел, радуясь, что на нем длинная рубаха, которая более или менее прикрывает его чресла. Констанс лежала совершенно неподвижно и смотрела вверх – не на него, а на звезды.

– Интересно, возмущены ли нашим распутным поведением люди, которые смотрят на нас сверху? – Не дав ему ответить, она села и попыталась пригладить волосы. – Нет, – решительно ответила она самой себе. – «Посмотри на небо, – скажут они. – Посмотри на звезды. Разве удивительно, что такое случилось?» Не думаю, что они удивятся. Так должно было случиться. Возможно, даже хорошо, что это случилось, потому что теперь мы перестанем гадать, как бы все было.

Кадар, сползший на пол в безуспешной попытке устроиться поудобнее, невольно рассмеялся.

– Совершенно верно. Теперь я перестану гадать, так ли приятны и так ли возбуждают твои поцелуи, как мне казалось. Трудность в том, что теперь я начну гадать, будет ли так же приятно заниматься с тобой любовью – хотя не сомневаюсь, так и окажется… О, прости. Я не должен был…

– Нет. Теперь я знаю, что чувствуешь ты, когда слушаешь мои бессвязные речи. Я лишь удивлена, что ты… обычно ты взвешиваешь каждое слово, прежде чем произнести очередную фразу.

– Констанс, сейчас я не в состоянии мыслить здраво, – вздохнул Кадар. – Я говорю первое, что приходит в голову.

– И я тоже, и это меня освежило. Я устала думать. Мысли ничего не меняют. Неужели мы в самом деле должны до утра упрекать себя за один опрометчивый поступок, за одну минуту слабости? – уныло спросила она.

Она была права. Всего одна минута слабости – вот и все, что было. Кадар помог ей встать, поправил волосы.

– Думаю, мы можем простить себя за один поцелуй, который видели только звезды.

– Если только наши друзья там, наверху, никому ничего не скажут, – ответила Констанс.

Констанс ни за что не нашла бы вход на базар самостоятельно. Он прятался в конце одной из узких улочек, которые зигзагами спускались к порту: невзрачная арка, вырезанная в камне. Ясамин, жена одного из визирей Кадара, та самая женщина, которая подбирала Констанс одежду, с робкой улыбкой манила ее за собой. Констанс уже выразила благодарность за полученные наряды, правда, довольно неуклюже, жестами, она все больше жалела, что не знает местного языка. Нужно непременно попросить помощи у Кадара, может быть, он даст ей учебник, если такой есть… хотя, если учебник написан на арабском, едва ли он ей пригодится.