Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

– Слушай и запоминай, турок, – жестко говорил Ботвелл. – Если не убью тебя я, то это сделает мой друг. Но поскольку я считаю, что каждый приговоренный к смерти должен знать, за что, скажу: женщина, которую ты собирался продать в рабство, моя жена, а девушка, над которой издевались твои солдаты, – племянница вот этого человека, моего капитана.

Капитан Омар слушал его краем уха, зато разглядывал очень внимательно. Противник был почти так же высок, но весил намного меньше, и турок почувствовал, как в нем стала расти уверенность в победе. Он быстро разделается с неверным псом. Что до его кривоногого товарища, так тот, похоже, вообще не представляет никакой опасности, но будет разумнее все же разделаться с ним. Неожиданно крутанувшись на месте, Омар оказался лицом к ошарашенному Конеллу и молниеносно ударил его по голове. Удар был такой силы, что шотландец рухнул на песок, не издав ни звука, лишь вскрикнула Катриона.

Теперь турок быстро повернулся к Ботвеллу, и мужчины пошли по кругу, оценивая силы друг друга. В свете костра сверкали их ножи, зажатые в кулаках. В страхе Катриона опустилась на колени около неподвижно лежавшего Конелла и принялась молиться, не отрывая взгляда от мужчин.

Внезапно блеснула сталь, и по коже противников потекли струйки крови. Последовал новый выпад, потом еще… Мужчины сражались исступленно, забыв про насмешки, которые обычно сопровождают такие схватки, и лишь время от времени тишину нарушали неясные восклицания. Было похоже, что сил у обоих еще предостаточно. Отсветы костра играли на их залитых потом телах, по которым текли струйки крови. Внезапно турок отбросил в сторону нож и прыгнул на Ботвелла, обхватив огромными ручищами. Френсис оказался в ловушке, как заяц в силке. Он не мог сражаться, и нож выпал у него из рук. Гигант, казалось, своей медвежьей хваткой выжимает из него саму жизнь.

– Кэт! – удалось выдавить Ботвеллу. – В лодку, быстро! Беги!

Почувствовав, как затрещали ребра, он что есть сил стал бороться со своим громадным соперником и подступающим беспамятством, зная, что, если потеряет сознание, смерть неминуема. Еще сильнее унижала его врожденную гордость сама ситуация: он, Френсис Стюарт-Хепберн, падет от руки какого-то дикаря! Сквозь шум в ушах он вроде бы услышал вскрик жены, и это придало ему отваги и сил. Если он умрет, она будет обречена на адские муки.

Катриона тем временем ползала по песку, пытаясь отыскать их ножи, и, наконец, нашла. Подбежав на подкашивающихся ногах к сражавшимся, она принялась всаживать оба ножа в гору мяса, которая душила ее мужа, но никак не могла попасть в жизненно важную точку. Ее удары были для него что укусы комара, однако изрядно раздражали. Бросив свою полубессознательную жертву, Омар переключился на Катриону и, вырвав из ее рук ножи, несколько раз ударил, хотя и не в полную силу. Испытывая страх за Ботвелла и чувствуя себя совершенно бессильной, Катриона рухнула на колени, а турок опять повернулся к своей жертве.

Внезапно громогласный рев разорвал тишину ночи, и Омар с выражением искреннего недоумения на лице, схватился за живот, а когда медленно поднял ладони, увидел, как из страшной раны в животе вываливаются наружу длинные розовые кишки, а между пальцами течет кровь.

С трудом сдерживая тошноту, Катриона подалась назад, но он пошел прямо на нее. Губы его шевелились, но слов было не слышно. Неподалеку стоял Ашер Кира с пистолетом в руках, от дула которого поднимался дымок, а рядом на сыром песке неподвижно лежали Ботвелл и Конелл.

Ужаснувшись, Катриона медленно обвела взглядом картину побоища, в котором и сама сыграла не последнюю роль, и неожиданно турок рухнул мертвым у ее ног. Взор ее наполнился ужасом, и она завизжала:

– О боже! Нет! Никогда!

Среди зеленых холмов в окрестностях Рима скрывалась от глаз людских великолепная вилла, из окон которой можно было видеть даже море. Дом окружал чудесный парк, но ворота всегда стояли закрытыми и открывались лишь на краткие мгновения, чтобы кого-то впустить или выпустить. Жилище это называлось просто: «Моя вилла» – и было построено около ста лет назад для любовницы папы римского Александра VI Борджиа. В парке, поражавшем воображение разнообразием растений, было множество обитателей, в том числе олени и птицы в сказочных оперениях и поблескивали небольшие озерца.

Принадлежало все это великолепие некоему лорду Стуарти. Окрестные жители почти ничего о нем не знали кроме имени. Их нового соседа охранял внушительный отряд вооруженных воинов под командованием капитана, которого изредка видели те, кто подходил к дому. Служили в доме только женщины, нанятые в Риме. Торговцы допускались не далее задней двери. Ни один местный житель не мог похвастаться, что когда-либо бывал на вилле.

Ходили слухи, что у лорда Стуарти есть жена, но она никогда не показывалась на людях. Было также известно, что иногда он навещает трактирщицу Джованну Руссо, но когда местные жительницы пытались вытянуть из нее хоть какую-нибудь информацию об обитателях виллы, то слышали один и тот же ответ: «Он хороший человек, которому выпало много страданий. Больше ничего не спрашивайте – все равно не скажу».

Это было очень странно, поскольку Джованна была женщиной добросердечной и известной любительницей посплетничать. Постепенно, однако, местные жители смирились со странностями загадочного соседа и перестали проявлять нездоровый интерес к «Моей вилле».

Френсис Стюарт-Хепберн не намеревался возвращаться в Неаполь: вилла «Золотая рыбка» пробуждала в нем ужасные призраки прошлого, – поэтому была куплена новая и, когда они с Катрионой вернулись в Италию, уже ждала их. Ботвелл был благодарен Богу за то, что у него появился свой дом, куда он мог привести жену, и этот дом позволял вести скрытный образ жизни.

После множества суровых испытаний и последнего ужасного происшествия Катриона долгое время находилась на грани жизни и смерти, и он был убежден, что лишь его воля к жизни, его отчаянное желание видеть ее живой, любить, удерживали ее на этой грани, не давая опуститься во мрак.

По пути домой Кэт то приходила в сознание, то опять впадала в беспамятство. При этом у нее постоянно держался жар, она отказывалась от любой еды, что бы ей ни предлагали. Френсису удавалось лишь иногда вливать ей в рот немного питательного бульона. И все-таки он сумел не дать ей умереть, даже, возможно, вопреки ее желанию.

Странным образом несчастье Катрионы отвлекло Сюзан от оплакивания собственной участи. Она и сама вытерпела изрядно, но все же не как хозяйка, и теперь винила себя за случившееся с ней.

«Это я виновата в том, что она так пострадала, – сказала она однажды Ботвеллу, еле сдерживая слезы. – Но я помогу вам, милорд, сделать ее прежней, клянусь!»