Элизабет Бикон - Возраст чувственности

— Если вы пораскинете мозгами, которые у вас отлично работают, по утверждению Гидеона, то поймете: выполнить вашу просьбу невозможно.

— Это грубо, мистер Уинтерли. Хоть я поступила плохо, не удалившись сразу, и позволила себе услышать ваш разговор, верьте мне, я человек слова.

— При других обстоятельствах мне было бы этого достаточно. Благодаря вашим шпионским качествам вы проникли в самые страшные мои тайны. Уверяю вас, есть люди, которые убьют любого и за часть этой информации.

— Но мы с вами чужие. Кому придет в голову думать, что я знаю о вас больше остальных? Зачем вашим врагам охотиться на простую деревенскую вдову и выведывать, что она знает?

— Вы действительно такого о себе мнения?

Ровена кивнула, ей казалось все настолько очевидным, что слова здесь не нужны.

— Я буду откровенен с вами, Ровена. Скажите, почему вы так несправедливы к себе? Судя по всему, глупости вашего мужа остается только удивляться. Вы обладаете исключительной красотой, моя дорогая миссис Уэстхоуп. Простите за откровенность, я, должно быть, вас шокировал своим поведением, но, поверьте, ваши достоинства очевидны любому нормальному мужчине, несмотря на стремление скрыть их под этим мрачным платьем и нелепым капором.

— Вы опять меня оскорбляете, мистер Уинтерли. — Ровена хотела выглядеть строгой и возмущенной, но вместо этого смущенно лепетала тихим шепотом.

— Вовсе нет, я говорю правду. И она вам известна, судя по отчаянным попыткам спрятаться за ужасной одеждой. — Джеймс одарил ее лукавой улыбкой. — Но такого знатока, как я, вам не обмануть.

Ровена ахнула и отшатнулась. Он ведь не может так думать, это невозможно. Кроме того, Уинтерли должен пытаться узнать, что ей известно, пытаться пробраться в ее мысли, а не отпускать комплименты. Значит, он задумал что-то ей непонятное. Ровена никогда не считала себя привлекательной и не была такой даже в ранней юности, поэтому покорно заняла место в тени младшей сестры Джоанны, бесспорной красавицы.

— В тот день, когда вы покупали это, с позволения сказать, платье, в магазине не нашлось ничего более подходящего? — Джеймс поднял руку, словно хотел коснуться ее, но передумал. — Зачем вы прячетесь от мира, миссис Уэстхоуп? Как-то в церкви на вас было темно-коричневое платье, потом серое, которое, как я полагаю, безнадежно испорчено после путешествия по парку на четвереньках. Надеюсь, вы приобретете вместо него наряд не столь мрачного цвета.

— Если бы могла себе позволить, непременно, — парировала Ровена.

— Вы напрасно стараетесь, ваши попытки тщетны. Даже такие наряды не способны скрыть достоинства, которыми вас наделила природа.

— Вы преувеличиваете.

— Ничуть. Поверьте, на суде Париса вы бы непременно получили от него яблоко вместо Венеры.

— Женщина — не предмет искусства, мужчина не может ее купить, хотя закон утверждает, что жена должна принадлежать мужу, будто рабыня, — с горячностью заявила Ровена.

— Сколько страсти, — произнес Джеймс и хитро прищурился. — Ваш муж пытался сделать из вас рабыню? Признайтесь, Ровена.

— Занимайтесь лучше своими делами и не называйте меня Ровеной, Джеймс Уинтерли.

— Как вы узнали мое имя, дорогая Ровена? Неужели прячась за деревом каждое воскресенье у церкви?

— Услышала от кого-то, — неуверенно ответила она и отвернулась.

— Меня поражает ваша осведомленность, ведь мы действительно едва знакомы.

Ровена не пошевелилась, она не могла посмотреть в эти удивительные зеленые глаза и сохранить здравомыслие, которое ей сейчас просто необходимо.

— Поверьте, мистер Уинтерли, произошла случайность. Если бы я могла выбирать, то предпочла бы в тот день ничего не слышать.

— Называйте меня Джеймс.

— Я не могу! — воскликнула она.

— Тише, Ровена. Как выяснилось, вокруг этого дома часто крутятся любители подслушивать. Кстати, вы только что произносили мое имя.

— Скажите, вы никогда не забудете о моем проступке? Ах, что же я спрашиваю, разумеется, не забудете. Поверьте мне, я очень сожалею и никому не скажу о том, что узнала.

— Раскаяние не позволит вырвать из вашей головы то, что в ней есть, — язвительно заметил Джеймс. — Я меньше всего на свете желал, чтобы вы знали о моем позоре в юности и прочих поступках, но сделанного не воротишь, — со вздохом добавил он.

— Вы не совершили ничего постыдного, Джеймс, — почти ласково произнесла Ровена и попыталась коснуться его руки, которая оказалась совсем близко.

Однако Уинтерли ей не позволил. Резко повернувшись спиной, он прошел в глубь комнаты, в которую никто из обитателей дома не мог попасть случайно. Предварительно обсудив решение с ним, Гидеон велел экономке отвести Ровену сюда. Ей, конечно, об этом знать не стоит. Джеймс представил, как в глазах ее появляются слезы от осознания, что старый друг ее предал, бросил на растерзание. Гидеон прав, поступок миссис Уэстхоуп непростительный и выходит за рамки приличий. Ее не оправдывает и то, что она оказалась под окном случайно. Поняв, что в комнате ведется очень личный разговор, она обязана была удалиться, чтобы не стать, пусть и невольным, его свидетелем, а не уползать, как воришка, выслушав все до конца.

Ровена сама не понимала, почему так поступила. Может, потому, что хотела узнать о нем все? Мысль заставила ее содрогнуться, ведь такое поведение нарушало данное себе после смерти Нейта слово не интересоваться мужчинами.

— Вы так считаете? — глухо спросил Джеймс. Вопреки всему в его голосе прозвучала затаенная надежда. Как непривычно говорить с кем-то о страшной личной тайне, терзавшей его многие годы. — Она была женой моего брата. Этот позор останется со мной до конца жизни…

— Вы лишаете своего брата права простить. Неужели вы настолько высокомерны и эгоистичны?

— Пожалуй, да. Люк отпустил мне грехи, но я не могу простить себя.

— Это дает возможность той женщине управлять вами даже из могилы. Она знала, что действие ее яда продлится долгие годы. Вероятно, она испытывала удовольствие, причиняя боль.

— Возможно, вы правы, — кивнул Джеймс. По его лицу стало ясно, что он также цепляется за свои страдания, несмотря на прощение брата.

— А вы ей потакаете, — с упреком проговорила Ровена.

— Я все сделал сам, ничего уже не изменить, — отрезал Джеймс.

— Все сделала она по одной ей известной причине. Мне кажется, не вполне понимая, ради чего, но она не колеблясь выбрала жертву, потому что точно знала, какую боль причинит вам и брату.

— Мы братья лишь по отцу, миссис Уэстхоуп.

— Полагаете, это имеет значение? Мне кажется, вам лучше оставаться в постели, видимо, травма была серьезной.

— В моей или вашей? — без тени веселья на лице усмехнулся Джеймс.