Элизабет Бикон - Возраст чувственности

— Зачем мне скрываться, если я был здесь? — удивился Бовуд и посмотрел так, что Джеймсу стало не по себе.

— Видимо, потому, что стреляли в человека, которого называли другом.

— Идиот, что ты ей наговорил?

— Правду, — резко ответил Джеймс. — Хотя тебе неизвестно, что это такое.

— Как много она знает?

— Она знает все, что нужно, — ответила за Уинтерли Ровена. — Вы использовали Джеймса, сыграли на его чувстве вины и намеренно отдалили от семьи. Сами вы остались дома и получали дивиденды, вас нимало не заботило, что происходит с вашим другом, а он был слишком молод, чтобы в одиночку противостоять вам.

— Ты идиот, Уинтерли, — процедил сквозь зубы Бовуд.

— Но я не убийца, — задумчиво произнес Джеймс, одновременно расставляя мысленно все на свои места, хотя подспудно понимал: все уже давно было очевидно.

— Да, считаешь, что для этого ты слишком благороден и великодушен. Ты испортил все дело ради женщины, которая согласилась бы на все ради сохранения жизни. Теперь ты совершаешь еще один глупый шаг — женишься. Но Хебе, по крайней мере, принадлежала к аристократическому роду, а эта безродная деревенская вдова…

— Откуда тебе известно о Хебе? Я никогда не раскрывал свои контакты в Париже.

— Я не пешка в этой игре, Уинтерли. Мне известно намного больше, об этом ты никогда не осмелился бы рассказать своей невесте.

Бовуд посмотрел на Ровену с таким презрением, что Джеймс пожалел об отсутствии оружия.

— Я знаю все, что мне нужно, — спокойно произнесла Ровена. — Вы ее убили, верно?

— О чем ты? Я никогда не знал ту женщину.

— У Амели ваши глаза, мистер Бовуд, — заявила Ровена.

— Боже правый, а ведь точно! — воскликнул Джеймс. — Видимо, ты испытывал к ней что-то, раз позволил родить ребенка. Как же ты мог убить ее и оставить дочь без матери?

— Я не убивал ее. Это дело рук полиции Бонапарта.

— Знаешь, теперь я в этом совсем не уверен, — покачал головой Джеймс. Как же он мог столько лет быть слеп и не понять, что за человек Бовуд? — И ты лгал, говоря, что меня раскрыли, так?

— Мои покровители стали присматриваться к собаке и забыли о ее хозяине, — съязвил Бовуд. — Тогда я вспомнил о твоей суке и сам установил несколько контактов, мне удалось получить некоторые суммы в обход отца, который не мог уже все контролировать.

— И ты отправился в Париж, чтобы сдать нескольких человек и проверить, удастся ли наладить связь с женщиной, которая была мне так дорога когда-то.

— Она работала, но приносила мало пользы. Потом отец заболел и передал дела мне. Она оказалась слишком глупа и не пожелала избавиться от ребенка. Отец неожиданно узнал, что происходит, и мне пришлось заметать следы и бежать в Ирландию. Там я отлично провел время, да и кто бы поверил французской шлюхе, если всем было известно, что рядом со мной все лето был ты, Уинтерли? Мне пришлось потрудиться, чтобы всех в этом убедить, так что ты многим мне обязан.

— Ты был в Ирландии с Хебе? Неудивительно, что она не назвала мне имя отца ребенка. Должно быть, поняла, кто оказался крысой в сети твоего отца, и ей было стыдно признать, что ее обманул такой подонок, как ты, Бовуд. Я уверен, Хебе стыдилась не того, что родила Амели, а того, кто ее отец. И ты сдал Хебе Фуше за ненадобностью, верно? Должно быть, он требовал от тебя все больше и больше, интересно, сколько верных и храбрых агентов, мужчин и женщин, погибли из-за тебя? Ты и твой отец были единственными, кто знал обо мне правду, так что тебе не удастся скрыть свое предательство.

— Ты можешь доказать что-то из сказанного?

— Да, могу. Для этого достаточно просто посмотреть на Амели. Мы узнали достаточно, чтобы утверждать, что англичанин предал свою страну и стал работать на врага. Ты имел доступ к секретной информации, на твоих руках кровь, Бовуд.

— Я был в Ирландии. Ты не станешь утверждать обратное, поскольку вскроется, что и тебя там не было.

— Ничего, я готов пойти на риск, но я докажу, что ты предатель.

— И тебя не заботит репутация брата, ведь общество узнает, что ты был шпионом. Сомневаюсь, что во власти Фарензе убедить всех, что ты творил добро.

— Меня не заботит мнение общества, Бовуд, лучше быть изгоем, чем предателем.

— Почему вы убили мать Амели? — неожиданно вмешалась Ровена.

— Она рассказала матери, что ее дочь — внучка английского лорда. Эта дрянь написала моему отцу, просила помочь вывезти дочь в Англию, подальше от своих врагов. Мне пришлось заткнуть ей рот, пока она не наговорила большего, чем окончательно испортила бы мне жизнь.

— Это означало бы полный провал и здесь, и в Париже, верно? — усмехнулся Джеймс. — Если бы Англия не схватила тебя за незаконную торговлю, то уничтожили бы французы, чтобы защитить своих агентов. Поэтому ты охотился за собственным ребенком? Что ты с ней сделал бы, если вырвал из моих рук? Убил и спокойно пошел бы дальше?

— У нас немало монастырей, которые за хорошее пожертвование возьмут ребенка на воспитание. Ты можешь мне не верить, что я старался не открывать Фуше все карты сразу, не рассказывать о тебе много.

— Если это вы считаете проявлением своих лучших качеств, каковы же худшие? — с вызовом спросила Ровена.

— Вам еще предстоит это узнать, — обещал Бовуд. — В жизни много случайностей. Трагедия может произойти где угодно. Кстати, я собираюсь в скором времени устроить охоту, а там всякое может случиться. Меня никто не будет подозревать, я ведь друг детства.

— По друзьям не стреляют из кустов, мистер Бовуд, — произнесла Ровена.

— Твоим братьям меня не достать, Уинтерли, — продолжал Бовуд, не обращая на нее внимания. — А ты уже будешь мертв.

Ровене показалось, что он сумасшедший, но взгляд его светло-карих глаз был слишком острым и осмысленным для умалишенного. Нет, он совершенно вменяем, и это ужасно. Он маниакально идет к цели и добьется своего.

— Ложись! — закричала Ровена и бросилась на Джеймса.

Второй раз за столь короткое время она услышала, а скорее, почувствовала, как рядом что-то просвистело, скорее всего, пуля. Она обхватила Джеймса руками и накрыла всем телом, опасаясь второго выстрела. Свист раздался вновь, тогда Джеймс крепко прижал к себе Ровену и повалил на спину, на этот раз закрывая собой. Стало тихо, они лежали на земле, не осмелившись поднять голову. Через несколько секунд Джеймс решился краем глаза оглядеть поляну и увидел обутую в ботинок ногу лежащего на земле мужчины.

— Неплохо, Лафрен, — раздался поодаль голос Тома.

— Благодарю, Монтейн, — ответил Гидеон и покосился на рогатку в руках мальчика. — У Хьюго твердая рука и зоркий глаз, надеюсь, однажды он станет отличным адвокатом, — добавил он, подходя к лежащему в полубессознательном состоянии Бовуду. Достав из кармана пальто веревку, будто давно ожидавшую там этого момента, он связал ему руки.