Энни Берроуз - Дерзкое предложение дебютантки

— Матушке дорогого стоило отослать меня прочь, — продолжил Эдмунд, когда Джорджи снова сосредоточила на нем свое внимание. — Несмотря на все ее недостатки, я искренне верю, что она действительно делала то, что считала нужным, заботясь о моем здоровье и твоей репутации. Она очень боялась, что я вырасту таким же, как отец. Внешне я очень на него похож…

— Ах, Эдмунд, нет! Ты совсем не таков! — Она взяла его за руку. Не катайся они в открытом экипаже по людному парку, он непременно поднес бы ее руку к губам и поцеловал.

— Суть в том, — с трудом проговорил он, — что тебе нечего опасаться моей матушки. Когда вы встретитесь в следующий раз, она примет тебя с распростертыми объятиями, так сказать. Единственное, что…

— Да? Что такое? — Джорджиана сильнее сжала его руку.

— Она может заговорить с тобой о… вливании новой крови. Она несколько помешана на родословной. Вот я и подумал, что стоит тебя предупредить. Потому что не хочу, чтобы ты подумала, будто это я считаю тебя…

— Племенной кобылой?

— Именно. То есть ничего подобного! Джорджи, тебе нечего бояться: я вовсе не собираюсь требовать от тебя исполнения супружеского долга, едва мы станем мужем и женой.

Она выдернула руку из его руки и, сжав в кулак, положила себе на колени.

— Нет, — едва слышно отозвалась она. — Я совсем этого не боюсь.

Не успела Джорджи воспрянуть духом, как снова погрузилась в пучину отчаяния. Бедный Эдмунд! Несмотря на все, только что им рассказанное, он не может по-настоящему хотеть жениться на ней, в противном случае не стал бы упоминать об неисполнении супружеского долга. Ведь ей отлично известно, как отчаянно он мечтает о детях.

Просто он относится к ней по-доброму. Пытается приободрить в ситуации, которой не избежать. Он даже имел невероятно тяжелый разговор с матерью, чтобы облегчить ее собственное с ней общение.

Джорджиана вздохнула. Жаль, что она не такой стоик, как он, и не готова принять неизбежность их брака, хотя Эдмунд уже дал объявление в газете. Если бы ей удалось переговорить с ним до этого, она могла бы…

Вообще-то, нет, ничему она не сумела бы помешать. Только не после того, как мачеха застала его в ее спальне.

Эдмунд повел себя так благородно! Даже объявил, что именно брака он и добивался.

Но ей отлично известно, что это не так.

Он откашлялся.

— Тебя что-то беспокоит?

Ох, очень многое! Однако незачем обременять Эдмунда своими страхами, когда он так старается, чтобы все было хорошо. Поэтому она отрицательно покачала головой.

— Тогда отвезу тебя домой, — подытожил он, дав соответствующие распоряжения кучеру.

— Вообще-то, — снова заговорила она, видя, что ландо неотвратимо приближается к Камберлендским воротам, — мне хотелось сказать одну вещь. Нужно было сразу это сделать, но я была слишком… — Она неопределенно махнула рукой, выражая жестом сложную гамму чувств, владеющую ею с тех пор, как Эдмунд проник к ней в спальню.

— Что такое?

Она сделала глубокий вдох.

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что вернул мне моего папу. Ох, неправильно прозвучало! Понимаешь, когда он женился вторично и передал меня на попечение мачехи, я решила, что он просто умыл руки. Или что любит свою новую жену куда сильнее, чем меня. Это было… ужасно.

Она тяжело вздохнула.

— Но теперь, когда ты выяснил, что случилось на самом деле, я знаю, что все было совсем не так. Он женился на мачехе, потому что думал, будто так будет лучше для меня. Он решил, что подвел меня, а не наоборот. Значит, он не переставал любить меня…

— Я рад, что сумел хотя бы частично исправить причиненный нам тогда вред, — хрипло проговорил Эдмунд. — Те события нашей жизни отравили все, что с нами случалось впоследствии. Для меня, по крайней мере. Чувства бурлили во мне, как бы я ни пытался их подавить. Это было так же бесполезно, как стараться удержать поднимающийся от реки утренний туман. Иногда, когда солнце припекает особенно сильно, он полностью застилает вид. Только туман ты и видишь. И чувствуешь себя в нем невероятно одиноким. Даже когда его нет, ты знаешь, что он неуловимо существует и способен полностью поглотить окружающий пейзаж.

— О, Эдмунд, как ты поэтично сказал! И совершенно верно.

Он кивнул и больше ничего не добавил. Разговаривать стало невозможно, поскольку экипаж выехал на оживленную улицу. Сама Джорджиана не сумела бы облечь свои мысли в слова. Ей следовало лучиться от счастья, ведь Эдмунд готов предложить ей тот брак, о котором она просила в самом начале. Но ее первой реакцией стала вовсе не радость, а… смятение. Потому что ей хотелось поцеловать его с тех самых пор, как он отвел ее в Музей Баллока, где они говорили о превращении гусениц в бабочек. А еще ей хотелось иметь детей, даже если для этого придется сделать то, чем слуги занимались на конюшне.

Тщательно обдумав увиденное, Джорджиана пришла к выводу, что горничная тоже активно участвовала в процессе: гладила руками спину конюха и время от времени даже сжимала его омерзительные волосатые ягодицы, будто поощряя продолжать.

Почему Джорджиана никогда прежде не задумывалась об этом?

Потому что смотрела на происходящее глазами ребенка, вот почему. На ее восприятие повлияли и воспоминания о предательстве, и созревание собственного тела, и слезы горничной, и равнодушие конюха, и несправедливость всего произошедшего.

Закрыв глаза, она попыталась без предубеждения восстановить в памяти случившееся. Не думая о последовавших событиях, сообщивших сцене оттенок порочности и тревожности. Без… тумана, застилающего глаза, о котором говорил Эдмунд.

Джорджиана представила себя распростертой на соломе с разведенными в стороны ногами и лежащего на ней сверху Эдмунда. Без бриджей. Она тут же открыла глаза, шокированная охватившим ее при этом возбуждением.

Когда они приехали к ней домой, она пригласила его зайти выпить чаю, но он отказался. Ей с трудом удалось скрыть разочарование. Как бы то ни было, он и без того потратил значительную часть дня на то, чтобы осушить ее слезы и убедить, что рад на ней жениться. У него полно других, куда более важных дел.

Со вздохом стянув перчатки, Джорджиана стала подниматься по лестнице, едва переставляя ноги. Бедный Эдмунд. Женится на ней из чувства необходимости загладить вину… что за нелепость! Эдмунд ни в чем не виноват, так что и заглаживать нечего. Хотя то, что он так считает, объясняет его доброе к ней отношение, да и ко всему их семейству, с тех пор, как встретил их в Лондоне.

— Что с тобой? — Сьюки была в гардеробной, куда Джорджиана пришла положить капор и мантилью. — Разве тебе не понравилась прогулка? — Сьюки состроила рожицу. — Глупо даже спрашивать, это само собой разумеется. Лорд Эшенден, должно быть, уморил тебя скукой.