Энни Берроуз - Дерзкое предложение дебютантки

И сейчас тоже. Во взгляде его светилась нетерпеливость. При этом он теребил ручку ящика орехового дерева.

Если Эдмунд не хочет ее, как жених хочет невесту, ей нужно просто научиться с этим жить.

Жить в браке без любви, начало которому они сегодня положили.

Она подошла к стоящему у туалетного столика Эдмунду. На лице его застыло угрожающее выражение.

— Можно мне открыть его прямо сейчас?

— Разумеется. Я очень хотел при этом присутствовать, — сказал он, отступая на шаг, когда Джорджиана положила руку на крышку. — Мне пришло в голову, — продолжил он, — что, если бы у нас был традиционный период ухаживаний, я бы уже преподнес тебе множество подарков. Поэтому мой первый дар будет совершенно особенным. Только помни, Джорджи, — добавил он, накрывая ее ладонь своей в тот момент, когда она хотела поднять крышку, — что я ученый, а не какой-нибудь треклятый щеголь. Надеюсь, ты поймешь меня.

Она всмотрелась ему в лицо, поражаясь прозвучавшим в его голосе оборонительным ноткам.

— Уверена, что так и будет, — заверила Джорджиана, чувствуя, что это не просто подарок, но и некое испытание. Испытание, которое она намерена с честью выдержать.

— Можно посмотреть?

— Да, конечно, — спохватился Эдмунд, убирая руку.

Заинтригованная столь нехарактерным для него проявлением нерешительности, Джорджиана наконец сняла крышку и заглянула внутрь.

В блестящем ящике орехового дерева обнаружилась стеклянная коробочка с деревянной крышкой, заполненная, на первый взгляд, разнообразными веточками с листьями. Лишь присмотревшись повнимательнее, она увидела около дюжины различных видов гусениц, ползающих среди листвы. Некоторые были совершенно уродливыми на вид. По крайней мере, большинство людей сочли бы их таковыми. Особенно если бы получили на свадьбу подобный подарок вместо бриллиантового колье или, скажем, томика стихов. Но Эдмунд придает этим гусеницам такое большое значение, что Джорджиана просто обязана понять скрытое сообщение. Ей не пришлось долго размышлять.

— Превратятся ли они в разнообразных бабочек, вроде тех, что я принесла тебе в последний наш день вместе, перед тем как тебя отослали прочь?

Эдмунд расслабил плечи.

— Верно. Здесь все, какие я сумел найти. Вот эта, — он указал на бледно-зеленую личинку с черными пятнышками, — превратится в большую белую бабочку. Те маленькие коричневые создания, питающиеся засохшими цветками, станут углокрыльницами, а вот эти черные, что сидят на крапиве, обернутся — хочешь верь, хочешь нет — бабочками, зовущимися павлиний глаз.

Изучая ящичек с гусеницами, они почти соприкасались головами, так что Джорджиана щекой ощущала теплое дыхание Эдмунда, согревающее все ее тело вплоть до кончиков пальцев. Тут она вспомнила, что он ничего подобного не испытывает.

— Это очень… мило с твоей стороны, — выдавила она наконец дрожащим голосом. — Найти бабочек в это время года в Лондоне абсолютно невозможно, поэтому у тебя не получилось бы в точности повторить мой сюрприз. Но твой подарок свидетельствует о желании, чтобы я видела в тебе друга. Друга, который всегда придет мне на выручку, вне зависимости от того, как это может быть трудно или какие препятствия придется ради этого преодолеть.

— Именно так, — довольно подтвердил Эдмунд. — В детстве мы были добрыми друзьями, так ведь?

Не вижу причин, препятствующим нам построить брак на дружбе. И заботе. И взаимном уважении. Теперь, когда мы женаты, ты вольна приезжать в Бартлшэм так часто, как пожелаешь. И жить там столько, сколько захочешь. Фонтеней-Корт стал твоим домом, и тебе не нужно опасаться, что кто-то отнимет у тебя крышу над головой. Выйдя за меня замуж, ты обрела стабильность и безопасность.

Джорджиану охватило уныние. Потому что Эдмунд дает ей все, о чем она просила в самом начале.

Боже, какой же глупой она была в тот день у ручья!

— Более того, я надеюсь сделать тебя счастливой. Я приобрету для тебя лошадей. Вообще-то, уже начал переговоры по выкупу Уайтсокса.

— Большое спасибо, — прошептала она сквозь стоящий в горле ком. Прежде новость о воссоединении с Уайтсоксом наполнила бы ее безграничной радостью. Прежде, но не теперь.

— Пустяки. — Эдмунд откашлялся. — Более того, я никогда не стану заставлять тебя следовать за мной в Лондон, если ты сама не пожелаешь. В отличие от большинства женщин ты не выказываешь склонности к социальной мишурности, и я почти уверен, что и посещать лекции и научные заседания со мной ты тоже не захочешь. А какая жена бы захотела? — добавил он с глухим смешком. — И в Фонтеней-Корт ты будешь жить не потому, что не в силах переносить сплетни обо мне, а потому, что предпочитаешь деревню. Я стану приезжать в Бартлшэм, а ты в Лондон не ради яростных ссор, а потому, что хотим провести время вместе.

Улыбнувшись, Эдмунд выжидательно посмотрел на Джорджиану:

— Что скажешь?

Она ненадолго задумалась — и пришла лишь к одному выводу.

— Значит, ты решил продолжать иметь любовниц. И… совсем меня не хочешь!

— Не хочу тебя? Да ты с ума сошла! — Он рассмеялся про себя. — Я, разумеется, нахожу тебя очень привлекательной, но знаю, что ты думаешь о физической близости, а ты слишком дорога мне, чтобы тебя расстраивать…

Для Джорджианы это стало последней каплей.

— Чушь какая! — воскликнула она.

— Что?

— Чушь, — повторила она. — Если бы я хоть чуточку тебе нравилась, ты бы захотел… — Она неопределенно махнула рукой в сторону кровати, не будучи до конца уверенной, как правильно назвать то, что делают мужчина и женщина.

— Именно потому, что ты мне нравишься, я и не…

— Не говори мне этого! — воскликнула она со слезами на глазах. — Все твои любовницы были миниатюрными, изящными блондиночками. Полная противоположность мне — во всем.

— Разве это ни о чем не свидетельствует?

— О да, — всхлипнула она. — О том, что я не в твоем вкусе.

— Дело совсем не в этом, — раздраженно проговорил Эдмунд. — Просто… — Он отступил на шаг от Джорджианы и отвернулся. Потом снова повернулся к ней с довольно глупым выражением на лице. — Когда я только начал… э-э-э… проводить время подобным образом, — он указал глазами на кровать, — я намеренно избегал женщин, могущих хоть чем-то напомнить мне тебя.

— Из каких же соображений? — саркастично осведомилась она.

— Потому что нет ничего более жалкого, — выпалил он, — чем мужчина, выбирающий любовниц, похожих на ту единственную женщину, которую он не может получить.

— Ох! — Джорджиана едва не задохнулась.

Мир пошатнулся. По крайней мере, так ей показалось. Признание, что выбор женщин для амурных дел вовсе не означает любовь к маленьким белокурым красавицам, было таким характерным для Эдмунда! На самом деле он не хотел, чтобы стало известно об его истинных вкусах. Впервые за долгое время в душе Джорджианы зародилась надежда.