Тесса Дэр - Семь порочных дней

- Вовсе не глупо, - прошептал Пэйн, проведя рукой по волосам и собираясь с мыслями. - Наверное, всему виной эта хижина.

- Она слишком тесная и темная. Можно взять одеяла и устроиться под звездным небом или, раз уж мы все равно проснулись, опять пуститься в путь.

- Нет-нет. До рассвета еще далеко. Я смогу снова заснуть, но... - Колин потеребил в руках свой шейный платок, стер пот со лба, а затем добавил: - Кажется, мне хочется поговорить.

Эти слова удивили их обоих. Было ясно, что разговор пойдет вовсе не о погоде и не путешествии. Минерва сразу поняла, о чем речь.

- Конечно. - Она села в постели. - Мне зажечь лампу?

- Нет, не надо. - Через открытую дверь проникало немного лунного света. Он серебрил профиль Минервы и освещал ее темные глаза, сияющие участием. Этого было достаточно.

Колин усадил ее рядом с собой и зарылся лицом в густые, пахнущие жасмином волосы, не зная, с чего начать. Он никогда ни с кем не обсуждал ту ночь, тем более в подробностях, но годы молчания, кажется, не помогли. Наверное, пришло время попробовать выговориться. Надо это сделать, чтобы оставить прошлое позади, обрести власть над своими днями и ночами, сплести их воедино в некое подобие нормального, заурядного существования.

Именно такой жизни ему хотелось. А еще - чтобы ее частью обязательно была Минерва.

- Это будет неприятная история, - предупредил Колин. - Вы уверены, что хотите ее узнать?

Она теснее прижалась к его груди.

- Раз вы смогли ее пережить, я сумею найти в себе силы ее выслушать.

- Может, нам подождать наступления дня?

- Пожалуйста, если вы того желаете. Но если вы готовы говорить сейчас, я готова слушать.

Глубоко вдохнув, Пэйн перешел сразу к сути:

- Я понятия не имею, что стало причиной несчастного случая. Мы возвращались домой после визита к соседям. Ехать было недалеко. Лакеев с собой мы не взяли - только кучера. Я сидел спиной к нему, родители - напротив меня. Помню, сквозь охватившую меня дремоту я слышал, как они разговаривали о чем-то и смеялись. Кажется, мать поддразнивала отца за его чрезмерную мягкость характера. Под их беседу я уснул, а чуть позже проснулся от громких звуков.

Минерва обняла его за талию.

- Вы, наверное, сильно испугались в тот момент.

- Да. Я не знал, что происходит. Вокруг было темно, а наш экипаж куда-то падал. Меня сбросило с сиденья. Я понял, что карета перевернулась, а я внутри нее приземлился на дверь, поранив голову о задвижку.

- Вот тут, - Минерва коснулась пальцами шрама на его виске.

Колин кивнул.

- Кроме этого, кажется, других повреждений не было, но меня охватил ужас, потому что в карете было очень темно - словно кто-то завязал мне глаза, а еще пахло кровью... - В животе всё сжалось, и Пэйн замолчал, стараясь вернуть самообладание. - Запах был очень сильный, удушающий. Я позвал маму. Она ответила странным слабым голосом, что всё будет хорошо и главное, чтобы я ничего не боялся - скоро кто-нибудь придет и поможет нам. Она повторяла это снова и снова. Мне хотелось ей верить, но я знал, что она не может пошевелиться.

- А что кучер?

- Он был серьезно ранен - его отбросило с козел в сторону, но мы с мамой тогда не знали об этом. Мы лишь слышали, как хрипят и бьются в агонии лошади - это их ржание разбудило меня.

- А ваш отец?

- Погиб.

- Вы уже знали об этом?

- Нет, но мама знала. То, как они приземлились после опрокидывания кареты... - Он судорожно вздохнул. - Это не слишком приятная история, лапочка...

- Продолжайте, - она погладила его по плечу. - Я вас слушаю.

- Там был какой-то штырь. По сей день не знаю, то ли он служил деталью кареты, то ли торчал в канаве, куда рухнул наш экипаж: может, ветка, может, часть ограды... Но этот штырь насквозь прошел через грудь отца и вонзился в бок моей матери.

Минерва вздрогнула в его объятиях.

- Ох! О, Колин!

- Дальше было еще хуже. Пока мать утешала меня, я знал, что она жива. И даже когда она замолчала, не в силах больше говорить, я слышал ее громкое, хриплое дыхание. Но едва настала полная тишина, я чуть не сошел с ума. Я запаниковал. В поисках выхода я кричал и колотил по стенкам экипажа, пока не потерял сознание. А потом... - Пэйна захлестнули эмоции, но он усилием вернул себе присутствие духа. Раз уж они дошли до этого места в его рассказе, нужно выложить всё до конца. - А потом нас нашли бродячие собаки. Их привлек шум и запах крови. Они-то и прикончили раненых лошадей. Первую половину ночи я провел, крича и пытаясь выбраться наружу, а вторые полночи - молясь, чтобы дикие псы не забрались внутрь кареты.

- О боже! - Пэйн почувствовал, как на его кожу капнули горячие слезы Минервы.

- Простите, простите меня, - взмолился он, крепко обнимая ее.

Колин всегда понимал, что его история вызовет ужасные картины в воображении слушателя, и именно потому ни с кем ею не делился. Зачем он поведал обо всем Минерве!

- Мне жаль, что я рассказал вам об этом. Я не должен был этого делать.

- Конечно, должны! - Шмыгнув носом, она подняла голову. - Вы поступили абсолютно правильно. Подумать только: вы держали такое в себе столько лет! Это мне жаль. - Минерва обвила руками шею Колина и прижалась к нему. - Мне так жаль! Это выспренные слова, но даже их недостаточно, чтобы выразить мои чувства. Мне очень, очень вас жаль. Всем сердцем я желала бы, чтобы вам не пришлось пройти через такие страдания. Но я рада, что вы мне всё рассказали.

Пэйн зарылся лицом в ее волосы и на мгновение испугался, что сейчас заплачет, а потом понял, что даже если он разревется - в голос, хлюпая носом, сотрясаясь от рыданий, - Минерва не отшатнется от него. Может быть, она даже ожидает, что он уронит несколько слезинок, и готова утешать его, сколько потребуется, в своих нежных, дивно пахнущих объятиях.

Поэтому Колин решил не сдерживать слез. Но - вот странно! - плакать не хотелось.

По ком ему рыдать? По родителям? Да, он горевал из-за этой потери и очень по ним скучал. Но траур по родным уже закончился. В памяти остались лишь ужасы той ночи, страх и стыд - невысказанный, похороненный в глубине души.

- Долгие годы, - признался Колин, - я полагал, что сам во всем виноват. Если бы я не заснул, ничего бы не случилось.

Минерва ахнула.

- Но это не так!

- Я знаю.

- Разумеется, в этом нет вашей вины.

- Знаю.

- Вы были ребенком. Что вы тогда могли поделать?

- И сейчас, став взрослым, умом я это понимаю, но...

Но он никогда и не пытался избавиться от этого убеждения, словно обязательно нужен был кто-то со стороны, чтобы подтвердить его невиновность. Кто-то умный и рассудительный, кому можно доверять, потому что он всегда будет предельно честен. Такой человек, как Минерва.

- Это была не моя вина, - произнес Колин.

- Ну конечно, - подтвердила она.

Милая, дорогая Мин! С самого начала именно прямолинейность он любил в ней больше всего.