Карен Харпер - Последняя из рода Болейн

— Солнце есть и здесь, милорд, и своя прелесть, а еще и душевный покой.

— Не трудись перечить мне, Элизабет, ты ведь знаешь мой нрав и мои мечты. Томас Буллен из купеческого рода — да-да, пусть смеются себе на здоровье. Мы всех их обставим и вскарабкаемся на самую высокую вершину королевства, коль нам и дальше станет благоволить Его величество.

Матушка заговорила снова, и Марию изумило то, что она решается оспаривать мнение своего господина: никто в семье никогда не осмеливался ослушаться его или перечить ему.

— Чем выше мы взберемся, милорд, тем больнее будет падать, может статься. Мне пришлось видеть короля вблизи, так же, как и вам, и поверьте мне: ему нельзя ни в чем перечить, иначе ослушнику придется очень плохо. Он никогда ничего не прощает, и я опасаюсь…

— Довольно, леди! Сколько раз мы уже говорили об этом прежде — и к чему пришли? Великий Генрих хотел сделать тебя своей возлюбленной — тебя, золотоволосую красавицу из рода Говард, Элизабет, молодую жену Буллена, но ты не пожелала принять эту честь. Клянусь всеми святыми, мадам, мне пришлось проявить чудеса хитрости и лести, чтобы нам вообще удалось пережить этот удар. Согласись ты тогда, и мы сейчас продвинулись бы куда выше нынешнего положения.

— А вы, милорд, считали бы это только честью? Вас ни на миг не смутило бы то, что вашу жену завлек на ложе принц Генрих и, быть может, заронил в нее семя, из которого произросли ее дети? Тогда в их жилах не текло бы ни капли крови Булленов — чем же вам было бы гордиться? — Весь этот монолог она произнесла ровным голосом, но при каждом слове сдерживаемые рыдания грозили прорваться наружу. Глаза Марии наполнились слезами — не столько от осознания смысла сказанного, сколько от звуков этого голоса.

— Конечно же, я бы мучился, но ведь ему предстояло стать королем, леди, нашим нынешним королем. Что ж, с тех пор прошло уже десять лет, но обещаю тебе, что впредь я ни за что не упущу подобную возможность! — Наступило долгое молчание, и Мария собралась уж было бежать от двери.

— Брюссель так далеко, Томас. А она такая юная, такая невинная…

Невинная? Пережитый несколько минут назад испуг уходил и вот уже сменился волнением от осознания важности, которую она теперь приобретала, и возбуждением от того неизведанного, что ожидало ее где-то там, далеко. Она повернулась к лестнице, однако голос матери, прозвучавший неожиданно близко, заставил ее снова приникнуть к двери.

— Я пойду позову Марию, раз уж Симонетту отослали укладывать ее вещи. Дети играют в саду за стеной. — Матушка легкой походкой вышла из комнаты, не заметив девочку, спрятавшуюся за дверью.

— И ничего не говори ей об этом, леди! — раздался вдогонку повелительный голос отца. — Я сам все скажу, чтобы она поняла, какое счастье ей выпало.

Элизабет Буллен, стройная, как девушка, вскинула голову и отправилась на поиски Марии, так и не обернувшись на голос мужа. Какими красивыми были у матушки и лицо, и фигура, как прелестно смотрелись ее золотистые волосы, в которых при ярком свете солнца поблескивали нити чистого серебра!

Мария решила пойти следом за матерью и встретить ее, когда та станет возвращаться. Мать так и не узнает о том, что Мария услышала разговор, и о том, как дочь опечалена. Может, чтобы успокоить матушку, ей надо сказать, что она уезжает с радостью? Или же маму обидит то, что дочь так легко готова расстаться с ней сейчас, да и вообще когда-нибудь?

Мария на цыпочках подкралась к входным дверям и, немного подумав, осторожно выглянула — проверить, ушла ли матушка со двора. Во дворе пусто и тихо; светло-коричневый булыжник, которым он вымощен, и стены замка из кирпича медового цвета купаются в ярком свете солнца. Как страшно ей уезжать отсюда, как сильно ей этого не хочется!

— Мария! — раздался голос отца почти у нее над ухом, и девочка подскочила от неожиданности. — Твоя госпожа матушка сказала, что ты играешь за стенами. А ты где была? — Отец возвышался над нею, красивый, уверенный в себе. Темная бородка аккуратно подстрижена, а бархатный камзол на плечах в лучах солнца кроваво-красен. Он слегка наклонил голову, пристально всматриваясь в дочь карими глазами. — Давно ты бродишь по холлу?

— Нет, отец. Мы гуляли с Джорджем и Анной, но они пошли дальше, а я… ну, я потом вернулась в дом.

— Ты чуть-чуть разминулась с матерью, зато у меня есть чудесный сюрприз для тебя, я расскажу тебе о нем наедине.

Отец взял ее за плечо своими тонкими сильными пальцами, а другой рукой, унизанной перстнями, показал на открытую дверь светлицы. Мария с опаской шла на ослабевших вдруг ногах, возбуждение в ее душе перемешивалось с детскими страхами. Ей чудилось, что король Генрих косым взглядом провожает ее из холла в светлицу. К беседам наедине с отцом девочка вовсе не привыкла — он ведь нечасто бывал в Гевере. Она так любила его, так сильно хотела ему угодить, как он сам стремился угодить королю!

Отец указал ей на круглый табурет под окном в свинцовом переплете (здесь матушка часто сидела за вышиванием), сделал шаг вперед, собираясь расхаживать по комнате, потом вдруг резко остановился, сел в свое кресло и откашлялся. Марии внезапно пришла в голову забавная мысль: знатный придворный, наверное, боялся сообщить ей о своем решении, против которого так резко возражала его жена Элизабет.

— Ты так красива, моя Мария, — у тебя безупречный овал лица, золотистые волосы, а хрупкая фигурка обещает стать тонкой и стройной. Большего я и желать бы не мог от послушной красавицы дочери.

— Я рада, милорд. Симонетта утверждает, что я точь-в-точь похожа на матушку, какой она была, когда вы только обвенчались и приехали от двора в Гевер.

— Возможно, Симонетта помнит много такого, о чем лучше не рассказывать, Мария. Но, когда ты вырастешь и станешь взрослой, ты будешь очень похожа на матушку. Хотя я молю Бога, чтобы ты выросла более рассудительной и более отзывчивой к воле своего господина. Окажешься ли ты и вправду такой, золотоволосая крошка Мария?

Говоря это, он наклонился к дочери и погладил ее руку. И снова, в который уже раз за те немногие часы, когда они виделись, Мария почувствовала горячую любовь к отцу, переходившую границы дочерней привязанности. Ведь этот высокий красивый вельможа короля был ее отцом, которого она почти не знала. И никогда еще он не смотрел на нее с такой улыбкой, никогда не говорил с ней наедине, не дотрагивался до ее дрожащей руки.

— Да, господин мой отец. Я всегда буду стараться угодить вам, обязательно, — отвечала она почти шепотом, а напряженные губы скривились в бледном подобии улыбки.

— Тогда мы с тобой, Мария, отправляемся ко двору Маргариты, эрцгерцогини Австрийской. Я — как королевский посланник, а ты будешь среди ее фрейлин, научишься тем изящным искусствам, которыми полагается владеть настоящей высокородной леди. Ты станешь носить замечательные наряды, познакомишься с замечательными людьми, овладеешь как следует французским языком. Тебе такое приключение придется по душе, разве нет, милая моя?