Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

— Софья Васильевна, Бога ради, простите, увлёкся, — улыбнулся Урусов, — предлагая руку княжне.

Илья Сергеевич легко повёл Софью в вальсе. Он давно не танцевал, но, оказалось, ничего не забыл и ни разу не сбился с шага. Росточка mademoiselle Куташева оказалась небольшого и едва доставала ему до плеча, что, конечно же, создавало кое-какие неудобства, но вместе с тем, Урусов поймал себя на мысли, что ему нравится обманчиво хрупкая внешность княжны, за которой, впрочем, угадывались гибкий ум и сильная воля.

Софья тоже старалась незаметно рассмотреть князя, сквозь опущенные ресницы. Он показался ей приятным человеком, и захотелось узнать о нём побольше. Можно было расспросить Марью Филипповну, ведь она долгое время жила по соседству с Ильёй Сергеевичем, а стало быть, должна хорошо знать его.

Во время танца Софья и её кавалер не перемолвились и словом, но это не смущало ни его, ни её. По просьбе княжны, Урусов проводил её к пожилой родственнице, расположившейся в кресле у стены бального зала, и откланялся. Более его ничего не удерживало в этом доме, а потому он не стал медлить с отъездом. По дороге домой Илья Сергеевич всё думал о mademoiselle Куташевой. Немногословная, немного замкнутая, но притом нельзя сказать, что совсем неинтересная. Было в ней нечто, какой-то внутренний огонь, искры которого иногда мелькали отсветами в тёмных очах, было что-то загадочное и недосказанное в едва заметной улыбке.

Ближе к утру веселье утихло. Уставшие музыканты, наконец, получили возможность отдохнуть, последние гости прощались с хозяевами, да и сами хозяева не прочь были отправиться в опочивальню.

— Надеюсь, не разочаровала вас? — поднимаясь по лестнице под руку с супругом, осведомилась Марья.

— Вы будто только тем и занимались всю жизнь, что устраивали балы да рауты, — пошутил Куташев, поддерживая жену под локоток.

Марью шатало от усталости, глаза слипались, потому она лишь сонно улыбнулась в ответ.

— Маша, — остановился у двери её покоев Николай, — два месяца прошло, как мы с тобой…

Марья вздрогнула, сон, как рукой сняло. Она вытащила пальцы из ладони супруга и покачала головой.

— Я устала, Nicolas. Не нынче.

Не оглянувшись, она шагнула в комнату и, закрыв двери, прислонилась к ним спиной. Она ждала и боялась того, что Николай вновь станет настаивать на правах супруга. Дабы не вызвать у него подозрений, ей конечно же, надобно уступить, сделать вид, что всё между ними по-прежнему, но она панически боялась, что понесёт от него. Что будет тогда? Зачем она нужна будет Ефимовскому с чужим ребёнком? Да и вестей от Андрея не было слишком давно, что ежели он передумал? Марье становилось тошно от подобных мыслей, но она не могла заглушить в себе страх, и он рос, ширился с каждым днём, грозил свести её с ума.

Сегодня Серж обмолвился, что проездные бумаги готовы и осталось дождаться только возвращения Ефимовского, но сам не мог сказать ничего нового об Андрее. А ещё ей не давал покоя разговор, что состоялся между ней и братом накануне. Несмотря на то, что Сергей сам предложил свою помощь, Марья явственно видела, что его одолевают сомнения. Серж предпринял попытку отговорить её, и те доводы, что он приводил, посеяли в душе Марьи немало тревог.

Кто мог поручиться, что со временем чувство, что влекло Андрея к ней, не остынет, не превратится в привычку? Кто мог поручиться в том, что он никогда не пожалеет о том, чем пожертвовал ради неё, что никогда не упрекнёт её в том? Боже, ведь он теряет, куда больше, чем она! Ведь ему побег в случае неудачи грозит не только потерей доброго имени, но ценой может стать его свобода. Да даже, ежели капризная фортуна не отвернётся от них, он утратит всё, что имеет, почти всё.

И ежели ей приходили на ум подобные мысли, то, наверняка, и Андрей думал о том же. Но иначе им никогда не быть вместе. Ефимовский не опустится до того, чтобы крутить интрижку с ней за спиной у Николая, для этого он слишком честен, слишком благороден, одним словом, не для такой, как княгиня Куташева. Ведь она с готовностью согласилась бы стать его любовницей, и плевать ей было бы на то, что станут говорить о ней, о её супруге.

До слуха княгини долетели приглушённые голоса из соседних покоев. О чём говорили, разобрать было невозможно, но то её и не интересовало. Главное, её супруг ушёл к себе, и она может не опасаться его нынче.

Марья торопливо разоблачилась с помощью новой горничной, что выбрала среди домашней челяди, и скользнула в постель. Усталость взяла своё, и она уснула, не зная, что князь Куташев покинул свои апартаменты и под утро отправился в Екатерингоф.

Едва заговорив с Марьей о том, чтобы прийти к ней, Куташев уже понял, каким будет её ответ. Она тотчас переменилась в лице, её благодушный настрой улетучился, во взгляде появилась настороженность, сменившаяся страхом. Она поспешно отняла у него свою руку, торопливо шагнула за порог, закрыв перед ним двери, весьма недвусмысленно давая понять, что видеть его в своей постели по-прежнему не желает. И что ему делать? На коленях ползать перед ней? Умолять? Никогда! Скорее небо упадёт на землю, чем он станет просить. Марья — его жена, но не единственная женщина в Петербурге. Есть немало мест, где ему будут рады.

Уже светало, когда тройка гнедых, от которых валил пар после быстрой скачки, остановилась у крыльца избы в цыганской слободке. Куташев выбрался из саней. Из-под крыльца под ноги ему бросился небольшая лохматая дворняга, залаяла, но признав гостя, заскулила и завиляла рыжим хвостом, ластясь к руке князя.

Николай заметил, как шевельнулась занавеска на оконце, а через некоторое время отворилась дверь, и на порог ступила Рада.

— С чем пожаловал, княже? — уставилась на него тёмными очами цыганка.

— В дом пустишь, али на крыльце разговоры вести станем? — усмехнулся Куташев.

Рада отступила в сторону, предлагая войти. Николай последовал за ней, отметив про себя, что со времени его последнего визита в слободку, в доме цыганки ничего не переменилось. Также висели в сенях пучки трав на стене, в тёмном углу стояла кадушка с какой-то снедью. Пригнувшись под низкой притолокой, Куташев ступил в горницу. В углу под образами теплилась лампадка, на лавках постелены домотканые коврики, на печи заворочалась старая бабка Рады. Узрев князя, старуха Аза ловко спустилась с полатей, накинула на плечи овчинную душегрею и поспешила на улицу, сказав внучке, что пойдёт за водой. Было слышно, как в сенях старуха громыхнула ведром и захлопнула дверь, ведущую на улицу.

— Зачем приехал? — нахмурилась Рада, скрестив руки на груди.

— Худо мне, — вздохнул Куташев. — Примешь али прогонишь? — улыбнулся он уголком рта, разглядывая бывшую любовницу.

— Надобно бы прогнать, да сил нет, — вздохнула девушка, шагнув в раскрытые объятья.