Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

Перечитав ещё раз письмо, Марья судорожно вздохнула и, убедившись, что чернила просохли, сложила его в конверт, который тотчас залила воском и поставила маленькую печать с гербом Куташевых. Выйдя в переднюю, она положила запечатанный конверт на серебряный поднос, зная, что поутру слуга, который ежедневно забирает корреспонденцию, снесёт его на почтовую станцию.　

Покончив с этим делом, княгиня поднялась к себе. Распахнув окно, Марья Филипповна присела на подоконник и уставилась невидящим взглядом в ночной сад, наполненный тихими шорохами, шелестом недавно распустившейся листвы и благоуханием цветущих яблонь. Мыслями она была далеко от Ракитино. Ей вспомнилась первая встреча с Андреем на Адмиралтейском бульваре, когда она уронила ридикюль под копыта лошади блестящего кавалергардского офицера, окинувшего её затуманенным взором синих очей, пронзившим её до самого сердца и вызвавшем дрожь во всём теле. Вспомнились святочные гуляния, когда она сама не зная того, оказалась в его доме, первый поцелуй, совершенно лишивший её воли, бал в Зимнем, когда она, отдав своё сердце, позволила ему, пылавшему жаждой мщения, выставить её в самом дурном свете. Все эти горькие и трогательные воспоминая, бережно хранимые в памяти, в эту ночь проносились перед её мысленным взором. Она словно прощалась со своим прошлым, обещая себе, что более не станет ждать и надеяться.　

Лишь после полуночи Марья Филипповна вызвала звонком колокольчика камеристку и, разоблачившись с её помощью, улеглась в постель. Проснулась она поздно и сразу вспомнила о письме, написанном под влиянием горечи и обиды, передумав отсылать его. К её великой досаде, лакей уже ушёл на почтовую станцию, а, стало быть, она слишком поздно спохватилась.　

Дни потянулись в тревожном ожидании вестей из столицы. Всякий раз, разбирая корреспонденцию, княгиня Куташева до дрожи в коленях боялась найти письмо, которое ждала в ответ на своё чопорное послание, написанное в порыве гнева и отчаяния, но его не было. Мысли о том, каким образом воспользуется Андрей предоставленной ему свободой, сводили её с ума. Она забывала о своих тревогах только когда играла с ребёнком, который с каждым днём всё более и более походил на своего отца.

Получив письмо от Марьи Филипповны, Ефимовский пребывал в смятении. Его неприятно поразил холодный и чопорный тон послания, но в тоже время он отчётливо понимал, что только его медлительность и нерешительность вынудили Марью написать ему в таких выражениях.　

Безусловно, не зная причин его молчания, она имела право обижаться и думать, что ею пренебрегают. Казалось бы, возникшее недоразумение можно было разрешить одним письмом, заверив Марью, что у него никогда и мысли не возникало расстаться с ней, но отчего-то сердце терзала безотчётная тревога. В сознание помимо его воли закралось сомнение в том, что он верно истолковал причины, побудившие Марью Филипповну писать к нему. Возможно, он слишком самоуверен и заблуждается, полагая, что ему по-прежнему хранят верность и сие письмо лишь попытка напомнить о себе. Возможно, всё совершенно иначе, и сообщая ему о том, что он отныне свободен располагать собой и своим словом по своему усмотрению, Марья Филипповна желала бы и сама получить такую же свободу. Что если о нём уже позабыли и желали бы освободиться от обещания, связывающего с ним?　

Сложив послание княгини Куташевой обратно в конверт, Ефимовский запер его в ящик стола и поспешил на службу. Пребывая в состоянии мрачной меланхолии, он выглядел рассеянным и задумчивым. Ему не давали покоя размышления о причинах, побудивших Марью писать к нему, но одно было понятно: надобно было решаться на что-то и решаться немедленно.

На одной чаше весов оказалась совесть, требовавшая известить княгиню Куташеву о том, что супруг её жив и здоров, а на другой — собственные чувства к ней. Вне всякого сомнения, как только он расскажет всю правду, что стала ему известна в Варшаве, Марья Филипповна будет потеряна для него навсегда. И эта правда станет для неё самым страшным ударом, ибо она обречёт её на одинокое существование и насмешки общества. De paille la veuve (соломенная вдова), муж которой предпочёл обществу законной супруги безродную цыганку.　

Ежели он, не объясняя причин, решит порвать с ней, то того ему никогда не простят. Со временем о нём забудут, а Марья Филипповна найдёт утешение в других объятьях. Молодая красивая вдова, не лишённая состояния, не останется без внимания, ведь Сергей Филиппович не поскупится ради счастья сестры и непременно даст за ней хорошее приданое.　

Размышляя подобным образом, Андрей добрался до казарм, в которых царила страшная суматоха. Погружённый в собственные переживания, он совершенно позабыл, что ныне его полк снимался с зимних квартир и отправлялся в летний лагерь в Павловскую слободу под Красным селом. Заметив графа, несколько нижних чинов поспешили окружить его, у всех имелись вопросы по совершению перехода. Вынужденный вникнуть в суть дела, граф Ефимовский постарался отрешиться от занимавших его мыслей о Марье Филипповне. Выслушав обратившихся к нему вахмистра и унтер-офицера, Андрей пообещал разрешить возникшие у них затруднения и поспешил разыскать эскадронного командира. Эскадрон строился в походный порядок, в сутолоке Ефимовский насилу нашёл того, кто был ему нужен.　

— Ефимовский, я уж думал, нам без тебя выступать придётся, — хмурясь, ответил командир эскадрона Куракин в ответ на приветствие.　

Выслушав ротмистра, Александр Борисович досадливо отмахнулся:　

— После, Andre, на место прибудем, там решим, — быстро проговорил он, легко взлетая в седло.　

Ефимовский последовал его примеру. Наконец, полк выступил и длинной вереницей потянулся по улицам и бульварам к месту дислокации. Дорогою Андрей молчал, обдумывая свои дальнейшие действия. Дача в Красном селе, которую он снял на лето, ещё пустовала и была совершенно не готова к заселению. По прибытию на место надобно было распорядиться, чтобы доставили его личные вещи и произвели уборку в доме. Но прежде всего ему надобно было решить, что ответить Марье Филипповне.　

— Что-то ты нынче совсем не весел, — искоса поглядывая на Ефимовского, заметил Куракин.　

— Собираюсь принять самое важное решение в своей жизни, вот и мучаюсь сомнениями, — хмуро отозвался Андрей.　

— Ба, да неужели… — недоверчиво протянул Куракин. — И кто же та прелестница, ради которой ты готов расстаться со своей свободой?　

— Её имя тебе хорошо известно, — вздохнул Ефимовский и тихо добавил: — княгиня Куташева.　

Куракин задумчиво покрутил тонкий светлый ус.　

— Я не верил в слухи, что ходили о вас с ней, — вздохнул он, — но нынче она вдова… ежели тебя смущает, что она была женой Куташева… что станут говорить…. Впрочем, нет никакого смысла вспоминать о том. Nicolas умер, и на твоём месте я не стал бы раздумывать, а нынче же просил у Гринвальда разрешения на брак.