Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

Ольга Прокопьевна распорядилась подать вино и закуски. Поздравляя друг друга и хозяев, гости немного выпили, перекусили и стали уговаривать Марью поехать с ними дальше. Mademoiselle Ракитина обернулась к матери, вопросительно глядя на неё.

— Поезжай, Машенька. Веселись, — со смехом отвечала Елена Андреевна. — Борис, — обратилась она к князю, — вы мне за неё головой отвечаете.

Анненков поклонился и заверил, что глаз не спустит с Марьи Филипповны. Тотчас встал вопрос о том, какой костюм выбрать Марье Филипповне.

— Боярыней её нарядить, — предложила княжна Ирина. — Борис же обещал за неё отвечать.

Девушки удалились в покои Марьи Филипповны. Настасья принесла свой лучший сарафан, Ольга Прокопьевна прислала ей старую чуть побитую молью соболью шубу. Щёки Марье ярко накрасили, кики не нашлось, потому повязали ей голову шёлковой турецкой шалью. После того спустились в гостиную, где господа офицеры вновь пили вино, а барышням предложили чаю.

— К кому поедем? — весело блестя глазами, спросила Ирина, вновь одевая свою мохнатую шапку.

— К Ефимовскому! — отвечал ей Борис. — Да что ехать! Тут рядом! Пешком пойдём!

Услышав его предложение, Марья оробела. Не так уж она была наряжена, чтобы вовсе не узнать её, но подхваченное возгласами одобрения предложение князя Бориса всем пришлось по вкусу.

В огромном особняке Ефимовского почти не зажигали свечей. Что-то недовольно ворча себе под нос, дворецкий пытался объяснить, что, дескать, граф нынче не принимает, но узнав Анненкова, отступил в переднюю, пропуская ряженных. Он порывался пойти с докладом, но Борис его остановил, крикнув:

— Молчи, старый чёрт! Какие мы ряженные, коли ты все маски откроешь?!

Дворецкий подчинился. Граф вышел к гостям, одетый по-домашнему, и по его лицу было видно, что он страшно недоволен. Однако узрев высокого боярина и признав его, Андрей Петрович смягчился. Марья видела, как дрогнули в улыбке его губы, и тот самый момент ей показалось, что никогда прежде она не встречала человека красивее Андрея.

— Ну-ка-с, глянем кто у нас тут? — принялся обходить он ряженных.

Узнавая своих товарищей, Ефимовский уже в открытую улыбался. Андрей не любил Рождества, потому как встречать его ему обыкновенно выпадало в одиночестве, но сегодня он испытывал даже благодарность к Борису, втянувшему его в это шумное веселье.

— Вина подай! — приказал он лакею, почтительно застывшему у дверей.

Остановившись напротив Ирины, одетой казачком, Ефимовский поднёс к губам её руку, тем самым давая понять, что угадал её.

— Где моя боярыня? — басом прогудел Анненков, вытолкав вперёд из-за своей спины Марью.

Андрей застыл, глядя в испуганные серые глаза.

— Хороша твоя боярыня, — повернулся он к Анненкову. — Дозволь поцеловать красавицу?

Борис усмехнулся и фальшивую бороду.

— А ты это у боярыни спроси, — отвечал он.

— Можно? — улыбнулся Андрей, взяв в руки маленькие ладошки.

Марья кивнула, во все глаза глядя на него. Ефимовский смачно поцеловал её в обе щёки и вдруг притянул к себе и прижался губами к её губам. Марье показалось, что он не отпускал её целую вечность. Ей хотелось обнять его за шею, притянуть ещё ближе к себе. Пожаром что-то загорелось в груди, по всему телу пробежала дрожь. С тихим стоном он оторвался от её губ, отстранился, но не выпустил её рук из своих ладоней.

— Мой лучший подарок на Рождество, — хрипло прошептал он, но опомнившись, отвернулся к лакею, что принёс несколько бутылок вина и фужеры.

Прислуга быстро накрыла стол прямо в гостиной, уставив его закусками. Лакей разлил вино по бокалам и почтительно отошёл от стола. Господа офицеры подали фужеры барышням, взяли себе, и все посмотрели на Ефимовского.

— С Рождеством! — улыбнулся Андрей, подняв свой бокал.

— Едем с нами! — после того, как вино было выпито, предложил Анненков.

— Рядиться не буду, — усмехнулся Андрей и отправился одеваться.

Когда вышли на улицу, на дворе стояло уже четыре тройки, которые подогнали от дома Калитиных. Борис, Ирина и её кузен Николя сели в первую. Все остальные тоже с шумом и шутками расселись. Ефимовский подал Марье руку, помогая забраться в сани. К ним хотел присоединиться ещё один офицер, но Андрей махнул ему рукой на другую тройку.

— Трогай! — крикнул он ямщику.

Тройка резво взяла с места и полетела по улицам Петербурга во след другим. Марья сжалась в комок, когда почувствовала, что рука графа обнимает её за плечи.

— Я вас не звал, Мари, — склонившись к ней, прошептал он. — Вы сами пришли в мой дом.

И без этих слов, сказанных тихим шёпотом, Марья ощущала себя незваной гостей на чужом пиру. Она испуганно втянула голову в плечи, отчего губы Андрея вновь мимолётно коснулись ещё щеки, согревая дыханьем. Ефимовский придвинулся ещё ближе, он уже более не спрашивал разрешения, а приподняв её подбородок рукой, затянутой в перчатку, целовал в губы, жадно, алчно, принуждая открыть рот, касаясь языком сомкнутых зубов.

"Ну, с постылым, может, и гадко, а с милым сладко!" — вспомнились Марье слова её горничной. Ох, и сладко ей было в этих крепких объятьях, барабанным боем в ушах стучало от прилива крови, дыханье прерывалось, казалось, Андрей выпивает её до дна без остатка. Закрыв глаза, она полностью отдалась на волю этих губ, крепко обнимающих рук, только, когда сани остановились, Ефимовский отстранился от неё и с судорожным вздохом отвернулся в сторону.

Ступив на утоптанный снег во дворе большого дома, граф подал ей руку, помогая выбраться из саней. Вся весёлая компания уже собралась на крыльце, и ждали только их. Странное чувство неловкости охватило обоих после того сумасшествия, что происходило в санях.

— Где мы? — робко поинтересовалась Марья, поднимаясь вместе с Андреем по ступеням.

— У Урусовых, — небрежно обронил он, не глядя в её сторону.

Марья вцепилась в его руку и остановилась, молча качая головой.

— Ну, что же вы, Мари?! — недовольный этой заминкой, повернулся к ней Андрей.

— Я не могу пойти туда, — едва слышно отвечала она, отводя взгляд.

— Отчего? — требовательно спросил Ефимовский.

— Не могу, и всё! — топнула она ногой, выпуская рукав его шинели.

Повернувшись спиной, она побрела обратно к саням, не обращая внимания на недоумённые взгляды. Ефимовский пожал плечами, в ответ на вопросительный взгляд Анненкова и в два шага догнал её.

— Трусиха, — склонился он к ней.

Марья стиснула зубы и обернулась к нему. Андрей улыбался ей в ответ, протягивая руку.

— Так вы идёте? — выжидающе наклонил он голову.

Марья колебалась. В момент этих недолгих раздумий ей пришли на память слова отца, сказанные в ответ на её вопрос: было ли ему страшно на войне? "Надобно суметь посмотреть в глаза своему страху, — задумчиво отвечал ей тогда Филипп Львович, — и когда у тебя получится, ты поймёшь, что он не так уж велик". Повторяя про себя эти слова, она вложила руку в ладонь Ефимовского и последовала за ним.