Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

Мне кажется, что Вы, так же, как и я, не можете отпустить прошлого. Отчего Вы нынче спрашивали меня о том, чтобы я Вам ответила на признание в любви? Вряд ли любовь — это то чувство, что возможно между нами. Не знаю, как мне объяснить, отчего мне столь важно Ваше прощение? Отчего я не могу дышать, зная о Вашей враждебности ко мне?

Признаться, Вы правы. Я не любила Вашего брата, но тогда мне казалось, что лучше его нет человека во всём белом свете, и, конечно, я не желала его смерти. Изменить что-либо нам не дано, остаётся только принять всё то, что свершилось. Верно, моего раскаяния Вам недостаточно, раз Вы вновь напомнили мне о тех события, что, признаться, и моя память не в силах отпустить. Не знаю, отчего я пишу Вам всё это. Верно, оттого, что желаю быть хотя бы понятой, коли не прощённой. М.Р.".

Закончив, Марья перечитала письмо. Написано оно было плохо, сумбурно. Она осталась недовольна тем, как ей удалось изложить мысли, что мучили её, на бумаге, но, в то же время понимала, что ничего иного она написать не сможет. Так стоило ли отсылать его?

Дождавшись, когда высохнут чернила, Марья с преувеличенной аккуратностью медленно сложила и пригладила лист бумаги, залила край воском, запечатав послание.

— Милка, — позвала она горничную, чинившую кружево на платье, — кликни мне Егорку из людской.

Отложив работу, девушка послушно отправилась разыскивать младшего брата прежней горничной барышни. Марья погладила кончиками пальцев плотную бумагу с вензелями, на которой было написано письмо. Она вполне отдавала себе отчёт, что письмо должно привести к неким действиям со стороны Ефимовского, и она желала, чтобы он, непременно, что-нибудь сделал, ибо и далее пребывать в безвестности не было сил. Письмо — это должно было стать тем камнем, брошенным в пруд, от которого расходятся круги по гладкой поверхности. Ждать, затаившись, чего-то невозможно. Нет сил более жить ожиданием. Чем бы ни закончилось, всё будет лучше, чем беспрестанно гадать о том, как оно могло бы быть.

Милка бесшумно открыла двери и подтолкнула в спину Егорку.

— Поди сюда, — поманила его Марья. — Снеси в Клементьево, отдай барину тамошнему, да смотри никому не сказывай, — передала она в руки мальчишки письмо.

Егорка послушно кивнул, а получив пятак, выбежал из комнаты так быстро, будто за ним черти гнались.

Марья шагнула к окну и, обняв себя за плечи, выглянула во двор, медленно сосчитала до сотни и выдохнула. "Всё! Уже не воротишь, даже ежели послать за мальчишкой. Обратной дороги нет!"

Получив письмо от Марьи Филипповны, Ефимовский, казалось, ничуть не удивился. Велев мальчишке обождать ответ, Андрей быстро пробежал глазами строки, написанные мелким убористым почерком. По губам скользнула кривая усмешка. Марья Филипповна сама писала к нему, желая продолжить сии непростые отношения. Иначе смысл этого послания он истолковать не смог.

Ефимовский оглянулся на мальчишку, что неловко переминался с ноги на ногу, явно желая оказаться подальше от него. Склонившись над столом, он черкнул всего одно предложение на листе бумаги и не стал ставить подпись: "Завтра. По дороге в Ракитино."

Ежели mademoiselle Ракитина желает свидания, она придёт, ежели нет, то он ошибочно истолковал её письмо.

— Возьми, — протянул он мальчишке ответ. — На словах скажи, что я буду ждать до полудня.

Мальчишка спрятал под полу кафтана письмо и поспешил ретироваться из кабинета вслед за лакеем, что привёл его к барину.

Егорка вернулся, когда совсем стемнело. Чувствуя, что с поручением барышни, связана некая тайна, мальчишка осторожно пробрался в покои Марьи Филипповны и робко поскрёбся в двери. Марья тотчас открыла ему и за руку втащила в будуар.

— Тебе что-нибудь передали в ответ? — шёпотом поинтересовалась она.

Егорка поспешно кивнул и, запустив руку за пазуху, извлёк вчетверо сложенный лист бумаги.

— Ещё на словах велели сказать, что ждать будут до полудня, — также шёпотом ответил он.

Выхватив записку, Марья взмахом руки отпустила мальчишку, но, опомнившись, тихо окликнула его:

— О том куда ходил и зачем никому не сказывай, — сурово нахмурила она брови.

— Ей-Богу не скажу, барышня, — перекрестился пострелёнок и выбежал из комнаты, торопясь в людскую, дабы поспеть к позднему ужину.

Едва Егорка скрылся за дверью, mademoiselle Ракитина развернула судорожно скомканный в руке лист.

"Завтра. По дороге в Ракитино." Прочитав написанное, Марья присела на банкетку и стиснула ладонями виски. При мысли о том, что Ефимовский назначил ей свидание, перехватило дыхание, кровь застучала в висках, а сердце будто ухнуло в сладкую бездну.

"Зачем? Зачем я ему писала? — кусала она губы. — Что же делать? Он будет ждать, а коли я не приду, он никогда более мне не поверит. — Марья поднялась, обхватила себя руками за плечи и шагнула к окну, невидящим взглядом уставившись в тёмную осеннюю ночь за стеклом. — Но как можно пойти после всего?" — вздохнула она.

Ночью она никак не могла уснуть, беспрестанно меняя своё решение. То она решала, что завтра никуда не пойдёт, то начинала придумывать фразы, коими можно было бы начать разговор. Задремав под утро, она проснулась, едва Милка заворочалась на своём узком ложе в будуаре. Дотянувшись до шнурка сонетки, Марья вызвала горничную.

— Кофе мне принеси, — велела она Милке, показавшейся на пороге спальни.

Устроившись на кушетке, пождав под себя ноги и поставив чашку с кофе на подоконник, Марья хмуро вглядывалась в ненастное туманное утро. Глянув на изящные настольные часы, mademoiselle Ракитина тяжело вздохнула. Восемь утра. У неё есть четыре часа на то, чтобы принять решение. Она пила маленькими глотками остывший кофе и не отводила глаз от минутной стрелки, что медленно, но неумолимо отсчитывала мгновения, сокращая время до полудня.

— Милка, — позвала она горничную.

Девка выглянула из гардеробной.

— Одеваться будете, Марья Филипповна? — поинтересовалась она.

— Амазонку мне достань и скажи Прокопычу, чтобы Искру мне седлал.

— Гулять изволите? Холодно нынче. Шушун накинули бы, — раскладывая короткую соболью шубку на спинке кресла, — неумолчно щебетала Милка.

Марья, у которой с недосыпу болела голова, поморщилась.

— А коли барыня вас спрашивать будет, что говорить? — расплетая косу барышни, спросила Милка, глядя в глаза хозяйке через отражение в зеркале.

— Скажи, что вокруг усадьбы кататься поехала. К обеду ворочусь, — отозвалась Марья, прикрыв глаза, наслаждаясь неспешными ласковыми и умелыми движениями Милки.

Спустя полчаса, mademoiselle Ракитина, на ходу натягивая тонкие лайковые перчатки, подходила конюшне. Прокопыч уже ожидал её на заднем дворе, удерживая поводья красивой тонконогой каурой лошадки и приземистого с ширококостного мерина.