Барбара Линн-Дэвис - Тайная жена Казановы

Сердце мое заколотилось от предвкушения — я ничего не могла с собой поделать. Человек всегда может найти немного любви к тому, кто привозит ему подарки. Я медленно подошла.

Отец достал маленький кожаный мешочек и вытряхнул содержимое на стол. В полуденном свете вспыхнули невероятно красивые золотые серьги.

— Они из Греции, — сказал отец. — Торговец, который продал мне их, уверял, что им более тысячи лет.

Я взяла серьги и залюбовалась лежащим на моей ладони украшением. Серьги были неотразимы: в форме полумесяца, усеянные сотнями крошечных золотых капелек. Отец заметил мое довольное лицо.

— Bene … видишь, хорошо, когда отец дома.

Я вспыхнула. Как же легко меня купить.

— Ты же знаешь, что ты папина любимица, Катерина.

Я его единственная дочь. Кому же быть его любимицей? Но так он намекнул мне, что любит меня. Я понимала, что он хочет сказать, когда он произносил эти слова.

— А когда я буду готов, оплачу долги твоего братца и позволю ему вернуться домой, — продолжал он. — И вся семья снова будет вместе.

— Рада это слышать, — и я не лгала. Мне не хотелось долго оставаться с отцом наедине. Кому понравится такое пристальное внимание? Пусть паршивой овцой будет Пьетрантонио.

— Рада? Не вижу, чему тут радоваться, — презрительно усмехнулся он. — Мне приходится выкупать его из тюрьмы, как почерневшее серебро из еврейского ломбарда.

От его последних слов у меня закружилась голова. Неужели он видит меня насквозь? Знает, где я только что была?

— Ох… мой брат стоит большего, чем старое серебро! — запинаясь, произнесла я. Какое идиотское замечание. Я повернулась, чтобы уйти, опасаясь, что выдала себя.

— Принеси мне поднос с письмами, — попросил отец. Поднос стоял на боковом столике у двери. — Я уже начал открывать письма, как только вернулся домой, но кипе нет конца.

— Конечно. — Я подошла за огромным овальным подносом. С одной стороны лежала пачка запечатанных конвертов, с другой — развернутые письма, которые он уже прочел. На самом верху я увидела подпись человека, которого отлично знала: Маттео Брагадини. У меня тут же ёкнуло сердце.

— Ой… дождаться не могу, когда примерю новые сережки! — воскликнула я, глядя на маленькое зеркальце на стене. Оно было из Фландрии, одна из отцовских драгоценностей. Зеркало окружали миниатюрные сцены из Страстей Христовых, изображенные на дереве. — Но сперва нужно снять эти жемчужные серьги. Они не вытаскиваются!

Пока я возилась с серьгами, быстро, как смогла, пробежала глазами письмо, лежащее на подносе.

«Многоуважаемый синьор Капретте!

Не соблаговолите ли вы встретиться со мной в четверг в моем доме в 16: 00? Я хочу обсудить с вами дело крайней важности. Некую договоренность между нами. Уверяю вас, от нее финансово выиграем мы оба.

К тому моменту когда я подошла и протянула отцу поднос, сердце мое так сильно колотилось в груди, что я подумала, что лишусь чувств.

Наш план начал воплощаться в жизнь.

Той же ночью, когда все уже спали, я прокралась в сад. Я решила, что Джакомо в нашем тайнике оставит для меня записку. Так мы общались между собой. Отец следил за мной с усердием турецкого султана, стерегущего свою любимую жену в гареме. Мне необходимо было узнать новости — на что ради нас согласился синьор Брагадини?

При свете звезд я разглядела мерцающую восковую печать, когда подходила к старой задней калитке. Сердце мое щемило, но еще я чувствовала страх. Раньше Джакомо никогда не скреплял печатью свои послания. Я понимала, что в этом письме могут содержаться опасные тайны. Я достала его из тайника и побежала назад в дом, вверх по лестнице. Я забилась в самый темный уголок спальни с огарком свечи и стала читать.

«Мой замерший в ожидании ангел…

Синьор Б. послал твоему отцу письмо. Как мне это удалось: некая манипуляция с цифрами. Синьор Б. согласился гарантировать ваше приданое… и более того. Он даст нам ежегодное содержание на жизнь.

Разве теперь мы можем проиграть, ангел мой? Оракул — вещающий через таинства каббалы — показал, что наша любовь достойна великих даров.

Я люблю тебя всем своим сердцем, красавица К.

Ваш Дж.»

Наверное, я не верила в магию, но я верила в своего Джакомо. Разве он не блестящий? Не очаровательный? Я не понимала, как мы можем проиграть. Я выйду за него замуж, приданое будет в безопасности, и синьор Брагадини даже даст содержание, чтобы было на что жить. Мои мечты — некогда хрупкие, как разбитое стекло, — начинали сбываться.

Делать было нечего, только ждать.

Почти весь следующий день я просидела в своей комнате, пряталась: то мечтала о своем будущем, то писала до мозолей на пальцах.

Откровенно говоря, хотя меня занимали собственные страхи и фантазии, я все больше и больше тревожилась о Джульетте. От нее пришло письмо, пока я бегала в гетто. Я взяла его с письменного стола и вновь перечитала.

«Ох, Катерина, чем больше времени я провожу с Джорджо Контарини, тем больше боюсь за собственное будущее.

Чаще всего он ведет себя как ребенок и хочет играть со мной в карты или другие игры. Но когда он напивается — а это, если честно, случается часто, — то становится очень жестоким. Сегодня, после того как проиграл в шашки, он разбросал их по комнате и побежал на псарню. Я по глупости поспешила за ним, полагая, что смогу его успокоить, но он уже успел выпустить всех собак из клеток. Потом, когда они начали лаять и носиться повсюду — бедняжки, сбитые с толку, чрезвычайно возбужденные, — Джорджо стал бить их ногами, добиваясь послушания.

— Нет, Джорджо! Прекрати! — кричала я.

От их визга сердце обливалось кровью. Прибежал псарь, схватил Джорджо, грубо заломил ему руки за спину, чтобы успокоить. Все это время Джорджо не переставал орать:

— Отпусти меня, козел! Убери от меня свои руки, придурок!

Я побежала на конюшню, сотрясаясь от рыданий. Спряталась в нижнем сарае, думая, что там меня никто не найдет. Сначала я ничего не видела в темноте, но постепенно запах свежего сена и жужжание мух успокоили меня. Я услышала негромкий топот и лошадиный храп в дальнем стойле. Я медленно приблизилась и увидела большую гнедую кобылу с нежными черными блестящими глазами.

— Привет! Ты здесь совсем одна? — прошептала я. Дала ей понюхать свою руку, потом погладила ее нос, очень осторожно, чтобы не напугать животное. — Как тебя зовут? — спросила я. — Не хочешь мне говорить?

— Ее зовут Фарфалла, — услышала я за спиной мужской голос. Я ахнула, отскочила, но лошадь совершенно не испугалась.

— Ой… простите… мне не стоило сюда приходить. — Я прищурилась, чтобы разглядеть, кто спускается по лестнице. Почему-то, занятая собственными мыслями, я не услышала шагов.