Барбара Вуд - Последний пророк

— До свидания, папочка, — прошептала Моргана, не понимая, что только что произошло, но чувствуя, что ей дали последний шанс увидеть отца. Наполненная грустью, благодарностью и радостью, она успокоилась и тут с ужасом заметила, что костер потух. В киве было холоднее, чем в морозильной камере. Изо рта шел пар. Подняв глаза кверху, она увидела черное небо. Снаружи по-прежнему ночь? Когда же наступит рассвет?

«А может, я уже просидела здесь и день, и следующую ночь? Может, я читала днем и даже не заметила этого?»

Теперь она могла сжечь только свою одежду. Но она должна была поддерживать огонь, чтобы на поверхность поднимался дым и чтобы можно было читать, так как фонарики уже потускнели. Импульсивно стянув с себя блузку, она бросила ее в яму и поднесла к ней спички. Скоро в киве снова пылал теплый золотистый огонь.

Осталось прочитать всего несколько страниц.

«Какие видения посещали меня! — писал отец. — Я всю жизнь мечтал о видениях — о таких, какие были у Эллен Уайт. И теперь я тоже счастлив, потому что я видел не только образы и видения, а еще и свою дочь, взрослую и красивую. Это подарок от Ошитивы. Теперь я могу умереть спокойно, потому что я знаю, что с Морганой все будет в порядке.

Но Ошитива подарила мне еще столько всего! Однажды я набросился на труды человека по имени Альберт Эйнштейн и работы других ученых, которые следовали, как думал я тогда, по пути, не угодному Богу, исследуя атомный мир. Поскольку Бог был таким всеобъемлющим в моем сознании, новое направление в исследовании менее значительных сущностей пугало меня. Мы мчались в разных направлениях от Бога. В своих страхах я, бывало, кричал. Как могут такие бесконечно малые величины быть священными?

Но теперь я знаю, что современные физики, Альберт Эйнштейн и Макс Планк, — это знания древних мудрецов, которые начали возвращаться к нам. Какие глупые страхи мучили меня! Даже демоны из каньона Чако, которые, как теперь я знаю, были лишь моей фантазией. Я не смотрел на рисунки, которые я сделал в бреду, с тех пор, как спрятал их в своей папке. Я выну их сейчас и буду рассматривать, пока не погаснет фонарь».

Моргана выронила дневник. Рисунки были здесь?

Встав на четвереньки, она лихорадочно начала ощупывать песчаный пол и нашла папку, похороненную под двадцатилетним слоем пыли, что опускалась с глиняного потолка. Трясущимися руками она размотала ленту, которая стягивала папку, и открыла ее, обнаружив внутри главное отделение, заполненное бумагой для рисования. Осторожно вынув ее, Моргана поднесла рисунки к угасающему свету своего фонарика.

Моргана от изумления задержала дыхание. Рисунки ее отца!

Она с благоговением рассматривала виды горы Смит-Пик и каньона Баттерфляй, навахские хоганы, каньон Чако, ритуальные танцы зуни, Элизабет в лагере и даже себя на лошади! Все рисунки были выполнены в торжественно-ярких красках и были такими же живыми и четкими, как фотографии. Каждый рисунок был подписан рукой отца.

И…

Она не могла поверить своим глазам. Это были оригинальные рисунки золотой оллы, запечатленной со всех сторон. Красные, оранжевые и золотые краски были тщательно подобраны и импульсивно воплощены в бессмысленный узор, который, как видела Моргана сейчас, состоял из миниатюрных символов: деревьев, гор, комет, горных львов, кактусов, дорог, снега и даже брата-кокопилау с флейтой. Все они были искусно вплетены в один волшебный узор.

Ненарушенная Целостность.

Моргана хотела закончить чтение, но огонь снова начал угасать, и пронизывающий холод пробирал до костей. Она сожгла свою блузку и теперь сидела в ледяной киве с обнаженными руками. И ей еще никогда так не хотелось пить. Ее губы потрескались, язык распух, но последние капли воды она выпила давным-давно. Поискав среди мусора, что упал с потолка, она нашла маленький гладкий камешек и положила его в рот. Скоро слюна увлажнила ее язык и стало немного легче.

Ей ужасно этого не хотелось, но ей нужен был огонь, поэтому она бросила папку на угли, предусмотрительно убрав рисунки подальше от огня, и проверила, поднимается ли дым к дымовому отверстию и выходит ли он наружу.

Она вернулась к дневнику, страстно желая прочитать последние слова на желтых страницах.

«Я открыл тайное отделение в папке и первый раз взглянул на рисунки, что я нарисовал в Альбукерке, когда находился в бреду. Каким дураком я был! В них нет ничего пугающего. Это сокровище, которому нет цены. Существо, которое, как я думал, было демоном, оказалось не кем иным, как Господином Хакалом, последним из правителей тольтеков».

Моргана вскрикнула и стремительно вытянула папку из огня, притоптав ногами загоревшиеся края. Трясущимися руками она нашла тайное отделение и затаив дыхание осторожно вынула из него рисунки.

От вида изумительно красивого лица ее глаза округлились. Высоко поднятые брови, нос с горбинкой и крепкая челюсть, черные волосы, то спадающие по оголенным плечам, то собранные в узел на затылке, в перьевом головном уборе или с непокрытой головой. Хакал, в великолепных одеждах и драгоценностях, восседал в суде на Центральной площади или стоял, почти полностью обнаженный, под звездным небом на вершине столовой горы.

Рисунки были потрясающими по своей красоте, но… были ли они реальными портретами благородного тольтека? Возможно ли это? Ее отец создал эти рисунки, находясь в лихорадочном бреду, во время полного расстройства сознания. Как мог он утверждать, что они подлинные?

А потом, на одном из портретов Хакала, Моргана увидела золотой талисман, который украшал его загорелую грудь.

Моргана онемела.

Золотой талисман, который она носила на груди, обычно был спрятан под блузкой, но теперь он был виден и поблескивал в слабом свете огня. Она до сих пор помнила, хотя ей было всего шесть лет, как у нее оказался этот талисман. Проснувшись от шума, что создавал ее отец, пробираясь по спящему лагерю возле Пуэбло-Бонито, она пошла за ним следом на древние развалины, где наблюдала, как он раскапывает землю, разговаривая при этом сам с собой, потом находит большой керамический кувшин, бежит с ним обратно в лагерь, там падает в обморок, а тетя Беттина поднимает кувшин и относит к остальной утвари, что приобрел отец.

Они вернулись домой в Альбукерке, где ее больной отец лежал за закрытыми дверьми, Моргане не разрешали его видеть. Но она осмотрела необычный новый кувшин; подняв его, она услышала, что в нем что-то гремит. Заглянув внутрь, она ничего не увидела. Ей пришлось засунуть внутрь всю руку. Едва касаясь маленькими пальчиками дна, она нащупала любопытный предмет, спрятанный там.

Он был золотым и блестящим. Она оставила его себе, никому не рассказав о своей находке. Когда ей исполнилось двенадцать, она сняла золотого единорога с цепочки, что оставил ей отец, и надела на нее тот талисман, что когда-то нашла. Когда сейчас она внимательно рассматривала искусно выполненный золотой цветочек, с шестью великолепными лепестками и восхитительной бирюзовой бусинкой по центру, она кое-что вспомнила.