Барбара Вуд - Последний пророк

Но Сиумана понимала, что этому никогда не суждено сбыться. Много лет назад сестра ее матери, путешествуя к святым местам в Центральном Месте, была замечена одним из «пипилтинов», правящей знати. Ее схватили и забрали. Больше о ней никто никогда не слышал.

— Нет! — заплакала девушка. Темный Господин под цветным балдахином — лучше умереть! А потом Ошитива почувствовала на себе взгляд своих соплеменников: их глаза молили ее о спасении от воинов-ягуаров, но было в этих глазах и еще что-то — так смотрели они на бедную Ковку, когда та лежала, выздоравливая от полученных ран.

Теперь Ошитива была макай-йо, «нечистая». Это был запрет. Дни в звездном календаре, которые, как считалось, приносили неудачу, тоже назывались «макай-йо». Некоторая запрещенная для употребления пища, например, мясо пустынной черепахи — духовного тотема племени — тоже называлась «макай-йо». Это слово означало также, что у тебя больше нет ни матери, ни отца, ни братьев, ни сестер, ни родственников, ни друзей, и никто не осмелится стать твоим новым другом, накормить тебя или предложить тебе помощь.

Когда жрец начал нараспев зачитывать слова запретов и ритуального очищения и его голос эхом ответил ему, отскочив от каменных стен широкой комнаты, высеченной в скале, Ошитива зарыдала:

— Но это еще не произошло!

Однако она видела по лицам тех, кто отпрянул от нее, что они так не думают, потому что деяние уже озвучено, а чистота ее уже осквернена.

С комком в горле, пересохшим ртом и сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, Ошитива обняла свою мать и отца, поцеловала своего возлюбленного Аоте и уже намеревалась расцеловать всех своих родственников, но они отвернулись от нее.

Испуганная и смущенная, Ошитива бросила вниз веревку и начала спускаться. Уже внизу, у подножия скалы, она замешкалась и подняла глаза наверх, чтобы в последний раз посмотреть в лица ее родных, но чья-то грубая рука схватила ее, связав ей запястья веревками, и потащила к Мокииксу, бросив ее к его ногам. Она упала на колени и задрожала, когда высокопоставленный чиновник встал над ней.

— Это ты девушка по имени Ошитива?

Она молча кивнула.

— Ты — навозный жук под ногами Моего Господина, пылинка в лучах солнца, что радует глаз Моего Господина, но тебя избрали боги, чтобы вселить радость в сердце Моего Господина — Тлатоани из Главного Места, Хакала из Места Тростника, Хранителя Священного Пера, Стража Неба.

Голос Мокиикса добрался до вершины скалы.

— Эта девушка, пыль под ногами рабов, доставит радость Моему Господину Хакалу, или она и все ее племя в грядущий день солнцестояния будут принесены в жертву богам на алтаре крови.

Онемев от страха, Ошитива, вместе со всей армией Темного Господина, медленно уходила; ее босые ноги не привыкли ступать по твердым камням мощеной дороги, и она шла хромая и спотыкаясь. Скоро маленькая равнина, на которой раскинулась ее деревня, исчезла из виду, и она уже больше не могла слышать крики и стоны ее семьи в доме на скале. Впереди лежала широкая, мощеная дорога, которую построили Темные Господа. Эта дорога, прямая, как стрела, вела через долины, меж холмов, мимо деревень, наскальных жилищ, селений к Центральному Месту и к неизвестной судьбе Ошитивы.

Впереди процессии ехал Темный Господин: он восседал на своем великолепном троне, который несли на своих спинах сорок рабов, тоже облаченных в великолепные одежды. Ошитива могла видеть только спинку трона, на котором сидел господин, а над троном длинные зеленые перья, украшавшие его головной убор. Приближенный Господина Мокиикса тоже ехал на носилках, но они были гораздо меньшего размера, и несли их только шесть рабов. За ним шли гордые и жестокие мужчины — воины-ягуары, одетые в пятнистые шкуры и несущие щиты и копья с кремневыми наконечниками. Замыкали процессию рабы, которые на спинах несли мешки с провизией, привязанные веревками у них вокруг головы. Более тяжелая поклажа была подвешена на шестах, их держали мужчины по двое с каждой стороны.

Когда величественная процессия проходила мимо селений и деревень, мужчины и женщины в страхе бросали свою работу и падали ниц, закрывая голову руками. Исключение составлял лишь брат-кокопилау, однажды повстречавшийся им на пути. Он шел по дороге, согнувшись под тяжестью мешка, и наигрывал на флейте какую-то веселую мелодию. Удача и благословение брата-кокопилау были так важны, что только ему одному разрешалось не сгибать спины перед Великим Господином.

Ошитива не видела ничего, что происходило вокруг: перед ее глазами стояли слезы Аоте, обезглавленное тело ее дяди и боль в глазах ее матери, когда Ошитива отказывалась спускаться вниз. Ее сердце переполняли непривычные ей чувства — смущение, непонимание, страх и грусть. Как могла родная мать заставить ее сделать это?

Произойдет ли это ужасное событие сегодня же ночью? От ужаса и страха ее затошнило. «Я буду просто лежать здесь, — поклялась она себе, — а он пусть делает свое дело».

Но ведь тогда он не получит удовольствие!

А как понять, что Господин получил удовольствие? Что она должна для этого сделать? Хотя Ошитива была девственницей, она знала, как мужчина и женщина соединяются в любви и желании. Но, может быть, Темные Господа другие? Похожи ли они на обычных людей? Она когда-то слышала, что они частично дикие животные. Но какая их часть животная? Она покрылась холодной испариной и снова задрожала от страха и тошноты.

На закате армия остановилась на привал, и Ошитива вдруг ужаснулась, увидев, что на другой стороне дороги раскинулся громадный лагерь из таких же пленников, как и она; люди всех возрастов были связаны вместе, стонали и молились. Воины-ягуары расположились на другом конце лагеря, а Темного Господина отнесли в шатер, какого Ошитива никогда раньше не видела: яркая цветная ткань была натянута на шестах, укрепленных в земле, в ткани был прорезан вход. В этом великолепном шатре и исчез Темный Господин; Ошитива замерла в ожидании.

Высокопоставленный чиновник Мокиикс жестом велел надсмотрщику привести к себе Ошитиву. Но ее отвели не в шатер Темного Господина, а к лагерному костру, где грелись другие пленники, связанные вместе, молящие и просящие освободить их. Мокиикс резко поговорил с рабом, указывая на угли в костре.

— Следи за тем, чтобы эта не убежала.

— Слушаюсь, — сказал раб.

Мокиикс удалился.

Когда чиновник ушел, толстый раб с большим животом, в испачканной набедренной повязке, в грязной белой накидке, завязанной у шеи, выпрямился и сделал грубое движение в сторону Мокиикса. Потом раб обратил свой затуманенный взгляд на новенькую. Ошитива не могла отвести глаз от этого мужчины: она никогда не видела человека без носа.