Барбара Вуд - Семь демонов

— И вы полагали, что Невиль Рамсгейт допустил ошибку? — наконец спросила она.

Они сидели в ее палатке и пили мятный чай.

— В конце прошлого века египтология еще только зарождалась. Тогда у нее не было даже названия. Поймите же, Жасмина, — он наконец решился взглянуть на нее, — это не обычная дверь гробницы. Когда я впервые прочел этот текст в дневнике Рамсгейта, то был почти уверен, что он неверно перевел его. — Он опустил глаза на свою трубку. — Египетские гробницы всегда охраняют боги света и возрождения, а не демоны. Если на некоторых гробницах и написаны проклятия, то они не такие уж и страшные и служат больше для того, чтобы отпугнуть грабителей. Надписи обычно обращены к проезжающим мимо с просьбой произнести имя умершего и тем самым помочь его душе обрести жизнь. Но… — он жестом показал на дневник, — здесь…

Взглянув на загадочный текст, Жасмина тихо сказала:

— Мне кажется, жрецы Амона стремились не столько отпугнуть грабителей, сколько не выпустить наружу то, что находится в гробнице.

Марк поднял голову.

Она продолжала:

— Жрецы Амона, наверное, ужасно боялись духа Эхнатона, если они даже не написали его имени на дверях гробницы. А если его имя нигде не написано, то его душа не может жить и все еще дремлет. Без имени дух бессилен. Марк, — ее глаза испуганно распахнулись, — почему жрецы Амона так боялись его духа?

— Не знаю. — Он рассеянно потер лоб. — Если не принимать во внимание то, что современники считали его отступником, из-за того что он хотел покончить с политеизмом, в остальном Эхнатон представляется мне вполне миролюбивым мечтателем и поэтом. Если в его характере и были какие-то дурные черты, сегодня нам о них ничего не известно.

Марк поморщился.

— Что случилось?

— Пожалуй, мне нужны очки, у меня постоянно болит голова…

Она хотела встать, но он схватил ее за руку и усадил обратно:

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Аспирин все равно не действует. Ничего не помогает. Боль начинается так же внезапно, как и проходит. — Он заставил себя улыбнуться. — Ничего, скоро пройдет.

Жасмина посмотрела на свою руку, которую он крепко сжимал. Она хотела высвободить ее, но он не отпускал.

— Жасмина…

— Нет, Марк. Так нельзя. Пожалуйста, мне очень неловко.

— Значит, вы тоже что-то чувствуете?

— Марк, пожалуйста…

Внезапно он отшатнулся от нее, схватившись за голову, а его лицо перекосилось от боли.

Жасмина вскочила:

— Что с вами?

— Опять эта боль! О Боже, снова начинается…

Рон выпил слишком много вина, поэтому, когда шел по лагерю, он даже не заметил, что на улице было необыкновенно холодно. Не слышал он и странного шипения, доносившегося из темноты за палатками и похожего на звук вырывающегося под давлением пара. Потом послышался шорох, как будто от ползущей огромной змеи. Но ничего этого Рон не заметил.

Войдя в палатку, он повесил на дверь табличку «Прошу не беспокоить», застегнул молнию и опустил черную светонепроницаемую занавеску, закрепив ее концы на полу. Включив свой магнитофон, он осторожно прошел между пленками, развешенными на протянутой через всю палатку веревке, пошарил под рабочим столом и вытащил новую бутылку вина. Насвистывая в такт музыке, он наполнил бумажный стаканчик и сделал несколько торопливых глотков.

Только спрятав бутылку обратно под стол, он почувствовал внезапный холод в палатке. Рон наклонился к висящему над столом термометру, но тот показывал двадцать градусов по Цельсию. Он пожал плечами и принялся за работу. Рону нужна была чистая вода, чтобы развести проявитель, ведь, возможно, причиной нечеткости его фотографий была просто какая-нибудь грязь в воде из Нила. Отмерив воду и осторожно размешивая в ней пакетик химиката, он услышал за спиной какое-то шуршание. Он перестал помешивать воду и прислушался, но, кроме звуков классической гитары, ничего не было слышно.

Перелив проявитель в тазик, Рон потянулся за лежавшей на полке над столом камерой. Тут он почувствовал, как что-то скользнуло по его руке.

Он резко отдернул руку, встал на цыпочки и осмотрел полку. Потом он взглянул на руку. Ничего.

Рон снял с камеры кожаный чехол и положил ее на стол. Потом он вывернул висевшие над столом электрические лампочки, и в палатке стало абсолютно темно.

Он быстро открыл аппарат и стал вытаскивать из него кассету с пленкой. Но тут он почувствовал, что пальцы совсем не слушаются его, как будто их сковал необычно сильный мороз. Рон пошарил рукой в темноте и нащупал на столе штопор. С его помощью он вытащил кассету. Взяв пленку за край, он осторожно стал вытаскивать ее из кассеты.

Вдруг что-то ударилось о его ногу.

Рону захотелось как можно быстрее покончить со своей работой, но у него дрожали руки. Казалось, пленка упорно не слушалась его. Он изо всех сил всматривался в темноту, но не мог ничего различить. В окружавшей его кромешной тьме он мог передвигаться только на ощупь.

Рон почувствовал, как что-то едва заметно прикоснулось к его спине. Он вздрогнул.

Теперь он еще больше заторопился, стал судорожно разматывать пленку и чуть было не выронил ее из рук. Он на ощупь вытащил лист бумаги, расстелил его на столе и быстро раскатал на нем пленку.

В тот же момент он почувствовал холодное дыхание у себя на затылке.

Дрожащими, непослушными пальцами Рон нащупал ванночку с проявителем, при этом он чуть было не опрокинул ее. Он бросил туда пленку и взял в руки крышку. Но не успел он закрыть ванночку, как что-то холодное и чешуйчатое ударилось о его щеку.

Рон вскрикнул.

Охваченный паническим ужасом, он ринулся к выходу, отдернул светонепроницаемую занавеску и схватился за молнию. «На помощь! На помощь!»

Что-то упало ему на руки, холодная скользкая лента сплела его пальцы, не давая им пошевелиться. Он почувствовал легкий удар в лицо, и тут же холодная игла вонзилась в его щеку.

— Помогите! Вытащите меня отсюда!

Невидимая рука схватила Рона за волосы и с такой силой потащила его от выхода, что он потерял равновесие и повалился на пол. В схватке с неизвестным врагом он яростно размахивал руками. Он с криками катался по полу, натыкаясь на ящики и разбивая бутылки с химикатами. Что-то шипело на него из темноты и обматывало его ноги. Почувствовав вкус крови во рту и теплую, растекающуюся жидкость на груди, он продолжал отчаянно сопротивляться. Скользкая змея обвивала его шею и с каждым его криком сжимала ее все сильнее. Рон попытался высвободиться, но его руки были связаны.

Лежа без сил на полу, он почувствовал, что его волосы заплетаются в узел и начинают постепенно вместе с кожей отделяться от головы.

Рон раскрыл рот и, обезумев от страха, издал долгий пронзительный вопль.