Блайт Гиффорд - Дева и плут

— Я теперь больше тебя, — сказала Доминика, снимая с головы сестры еще влажный плат и раскладывая его на скамье у очага. — Так что ты должна меня слушаться.

Она уложила сестру в кровать, закутала в одеяло и тоже попыталась встряхнуть ее на матрасе, но сестра закашлялась, и она остановилась.

— Спасибо, дитя, — сказала монахиня. — Я и правда очень устала.

— Тебе нужно набраться сил. Мы ведь уже скоро придем, да?

— Через несколько дней.

— Сегодня Господь спас меня.

— Да. Я всегда знала, что Он привел тебя в этот мир не просто так.

— Я готова вернуться домой. И трудиться в скриптории. Как ты.

Она ждала, что сестра как обычно скажет, что ее предназначение состоит именно в этом, но в глазах у той отразилось замешательство.

— Я всегда этого хотела, но прежде чем принимать решение, убедись, что оно исходит не только от тебя, но и от Господа.

Но сегодня Доминика не хотела об этом думать. На один вечер она захотела снова стать маленькой девочкой. А со своими сомнениями она разберется потом.

— Расскажи еще раз, как я оказалась в монастыре. — В детстве она слушала эту историю охотнее, чем колыбельные. Как и легенду о Ларине, Доминика знала ее наизусть.

— Это случилось одним солнечным летним утром, — как всегда начала сестра. Правда, на сей раз в кровати была она, а на краю узкого матраса — Доминика. — Меня, тогда еще послушницу, отправили открыть ворота. Солнце взошло уже высоко, и я как раз разобралась с утренними делами. Когда я подошла к воротам, то увидела рядом корзинку, накрытую платком.

— Как в истории о Моисее в тростниках! — воскликнула Доминика, вставляя в рассказ свою привычную реплику.

— Наверное. — На щеках сестры заиграли ямочки.

— А какого цвета был платок?

— Синего. Совсем как твои глазки. — Она лукаво взглянула на Доминику. — Сперва я решила, что кто-то принес нам яблоки.

— Яблоки, — повторила она. Внезапно ей расхотелось быть похожей на эти круглые красные плоды — особенно в глазах Гаррена. — Я что, так похожа на яблоко?

Скорее на сливу .

Рассмеявшись, сестра шутливо потрепала ее за щеки.

— Ну, тогда у тебя были круглые красные щечки. Но когда я подняла корзину, яблоки вдруг завопили и стали сучить ножками!

— И это была я!

— Да, это была ты. И я в ту же секунду полюбила тебя и дала себе слово о тебе заботиться.

— А матушка Юлиана была не против?

Сестра опустила взгляд на свои сцепленные руки.

— Поначалу была.

— Но ты меня отстояла?

Сестра тронула ее лоб, как делала раньше, когда она заболевала.

— Мы отстояли тебя все вместе. Потому что очень тебя полюбили.

— Как ты думаешь, кем была моя мать? — Раньше она никогда об этом не спрашивала, но отчего-то сегодня этот вопрос показался важным.

За ее спиною потрескивали в очаге дрова.

— Я думаю, — промолвила сестра после долгого молчания, — твоей матерью была одна глупая и одинокая девушка, которая не могла оставить ребенка.

Глупая и одинокая девушка, которая не устояла перед искушением познать земное блаженство. Доминика чертила пальцем по ладони и представляла руки своей матери. Какими они были? Крепкими и широкими или тонкими и изящными? И что, интересно, с нею стало потом?

— Как ты думаешь, Бог простил ее?

— Вспомни, что говорил Ральф. Человек должен чистосердечно раскаяться, только тогда ему будет даровано прощение.

Чистосердечно раскаяться… Раскаивалась ли она о мгновениях, проведенных в объятьях Гаррена?

Наконец сестра Мария заснула, и Доминика, улегшись у очага, обхватила себя за плечи и задумалась о той глупой девушке, своей матери.

Когда глаза ее закрылись, нахлынули воспоминания о реке. Она могла утонуть, если бы Гаррен не стал ее Спасителем. Не иначе, это знак, ибо Господь послал его не без причины. Быть может, Гаррену суждено стать ее наставником, а никаким не искусителем. Но чему Господь хочет научить ее с его помощью?

И покуда она думала о том, как ее тело рядом с ним пылает огнем, то постепенно начала понимать, что могла чувствовать та глупая молодая девушка, которая возжелала мужчину превыше своей бессмертной души.

Стены помещения, где спали паломники, сотрясались от храпа Вдовы, но Гаррен не проснулся, ибо он не спал.

Отвернувшись ото всех, он лежал на боку на матрасе и сквозь ресницы смотрел на догорающее пламя очага.

Когда веки его сомкнулись, он заново, словно наяву, ощутил, как Ника выскользнула из его рук. Вспомнил, как бешено в тот момент заколотилось сердце, как его бросило в пот, и снова пережил тошнотворное ощущение, что смысл жизни утекает сквозь пальцы. Вспомнил, как он нырнул за нею.

Ты воистину Спаситель .

Господь, наверное, чуть не сверзился с небес от смеха.

Сегодня он едва не потерял ее. Он содрогнулся от ужаса, представив, что могло случиться. Доминика терзала его, как старая, незаживающая рана. День не начинался, пока он не находил ее взглядом. Ночь не наступала, пока он не проверял, легла ли она. Ее голод отзывался у него в желудке, а тело рвалось к ней так яростно, что он еле сдерживался, когда шел рядом.

В ту ночь на болоте что-то пронеслось между ними. Болотный дух, сказал он Доминике, а мог бы сказать, что они соприкоснулись душами.

Будь у него душа.

На пороге смерти она беспокоилась не о себе, а о послании Уильяма и о перьях Ларины. Он же позабыл абсолютно обо всем, кроме своего обещания спасти ее от ее ненаглядного Господа.

Она держалась за свою веру, будто за щит. Словно без нее она могла умереть. Словно, кроме веры, у нее ничего не было. Но ведь у нее и впрямь ничего больше не было. Ни семьи, ни будущего — кроме того, которое она просила у Бога. И которое он, Гаррен, у нее отнимет.

Что с нею станет потом?

Ничего. Ее жизнь почти не изменится .

Почти не изменится. Она по-прежнему будет стирать и трудиться в огороде. Бесправная, опороченная служанка, почти рабыня. Сирота, которую терпят из жалости. Он хлебнул такой жизни сполна, пока Уильям не взял его, бездомного оруженосца, под свое крыло. И за это Гаррен был перед ним в неоплатном долгу, который не покрыть никакими паломничествами.

Он лег на спину и бессонными глазами уставился в потолок. То, что он сделает, не уничтожит, а спасет ее. Да. Именно так. Спасет от участи провести всю жизнь в кандалах своего нелепого Бога, пытаясь рисованием буковок заслужить место раю.

Не лги себе. Дело вовсе не в том, чтобы вызволить ее из когтей Церкви. И даже не в деньгах. Дело в том, что ты ее хочешь .

Прячась от чувства вины, он перекатился на бок и натянул на голову простыню. Ничего не поделаешь, такова жизнь. Несуразная, несправедливая. Страдания от рождения и до смерти. Поэтому нужно жить и наслаждаться сегодняшним днем. Прошлое слишком болезненно.