Марина Одинец - Блуждающий огонек

Упав, она довольно чувствительно ударилась затылком, и едва не потеряла сознание на самом деле.

— Istenem! (Боже! (венгерск.) — ахнула изумленная баронесса, но прежде чем она успела сделать хоть шаг, Оршола проворно нагнулась над Катей и приложила ладонь к ее лбу.

Катя напряглась.

— Мне кажется, у нее жар, — бесстрастно сообщила девушка, выпрямляясь.

— И ты так спокойно говоришь об этом! — воскликнула баронесса, в свою очередь склоняясь над Катей и щупая ее лоб. — Право, не знаю, жар ли, но… Магда, — окликнула она горничную, — ну что ты стоишь, как истукан! Мои нюхательные соли, скорее! А вы, — прикрикнула она на растерявшегося станционного содержателя, — помогите же поднять ее!

Совместными усилиями подняли неподвижную Катю и уложили на лавку. Горничная засуетилась, открывая саквояж, и вскоре под нос девушке сунули отвратительно воняющий пузырек. Катя чихнула и, открыв глаза, обвела взглядом встревоженные лица склонившихся над нею людей.

— Как вы себя чувствуете, дитя мое? — участливо спросила баронесса.

— Плохо, — честно сказала Катя (затылок и в самом деле болел). — Так закружилась голова… Я очень сильно ударилась там, в карете, когда она падала.

— Будем надеяться, что это останется без последствий, хотя, конечно, нужно поберечься, — кивнула баронесса, еще раз потрогав лоб девушки. — Но лихорадки точно нет. Впрочем, купание в ледяной воде даром не проходит… Что ж, остаемся здесь, не трястись же вам снова в карете в таком состоянии.

И приняв решение, Габриэла Канижай развила бурную деятельность. Приказала послать за доктором, поставить самовар-сбитенник и позаботиться об ужине, затем обследовала заднюю комнату, предназначенную для отдыха проезжающих и, убедившись, что кроме пары скамеек, стола и горки с посудой в ней нет никакой мебели, отправила гайдуков за своими перинами, сложенными в бричке.

Услышав о докторе, Катя в ужасе зажмурилась, но, поразмыслив, немного успокоилась. Кто знает, когда придет этот доктор и придет ли он вообще. Наверняка у него масса пациентов, да и ночь уже на дворе… Даст Бог, все обойдется.

Сидевшая рядом Оршола негромко кашлянула, и мнимая больная осторожно скосила на нее глаза. Что на уме у этой странной девицы? Катя была готова биться об заклад, что изображая обморок, ей не удалось провести юную венгерскую мадемуазель. Но для чего тогда Оршола поддержала ее вынужденную комедию, так вовремя сказав о жаре? Ответа на этот вопрос не было. А решиться спросить об этом саму девушку, было немыслимо. Кто знает, может быть, она все-таки ошибается, и та впрямь приняла все за чистую монету…

Вскоре Катя уже лежала на укрытой мягкой периной широкой скамье в соседней комнате, куда перенес ее один из гайдуков и, прикрыв глаза, вслушивалась в посвистывание закипающего сбитенника. Оршола устроилась с книгой неподалеку от нее и надолго замолчала, погрузившись в любимое занятие. Катя невольно позавидовала непоколебимому спокойствию дочери баронессы. Любопытно, было ли на свете хоть что-нибудь, способное вывести ее из душевного равновесия?

Вскоре поспел ужин, собранный из дорожных припасов мадам Канижай, казенным был только сбитень. Катя мысленно усмехнулась, услышав сетования баронессы по этому поводу. За время своего путешествия она убедилась: на любой почтовой станции творится одно и то же: ни еды, ни места, где приклонить голову усталому путнику. Все приходится возить с собой, если не хочешь спать на голом полу и питаться святым духом. Хорошо, если поблизости есть постоялый двор, где можно снять комнату на ночь, но ведь зачастую приходится довольствоваться сомнительным уютом почтовой избы, единственного жилья на много верст кругом…

Чтобы попутчицы не усомнились в том, что она и вправду тяжело больна, Кате пришлось отказаться от ужина. Есть хотелось неимоверно, желудок просто сводило от голода, но единственное, на что она согласилась, — это чашка горячего сбитня, который баронесса собственноручно принесла ей в импровизированную постель.

— Я добавила немного коньяку, — пояснила Габриэла, когда Катя осторожно глотнула непривычно крепкое питье. — Это вас взбодрит. Как жаль, что здесь нет чая, а мой запас вышел…

Катя едва не фыркнула прямо в чашку. Добавлять коньяк в напиток, приготовленный на хмельном меду и травах, могла додуматься только иностранка. Что же касается чая, то обнаружить его на почтовой станции и впрямь было чем-то фантастическим. Дороговизна и непривычность чая и кофе делали их напитками для избранных, — людей высшего общества, да и то не всех, а лишь тех, кого считали оригиналами. Сбитень же, несмотря на хмельную основу, считался напитком куда более пристойным. Но двойная порция алкоголя на пустой желудок явно не пошла ей на пользу: Катя ощутила, что начинает просто расползаться от усталости и хмеля, как подошедшее тесто из кадушки.

Доктор так и не приехал, но убедившись, что Кате не так уж и плохо и она не собирается отойти на тот свет в ближайшие часы, баронесса и ее дочь начали устраиваться на ночлег. Перин и одеял запасливой Габриэлы хватило на всех троих, к тому же печка источала приятное тепло. Оршола устроилась на соседней лавке, а ее мать, немного пожаловавшись на дорожные неудобства, улеглась на тюфяке, расстеленном на полу. Горничная погасила свечу и ушла, должно быть, найдя себе местечко в соседней комнате. Еще негромко переругивались ямщики за стеной, шаркал усталыми ногами содержатель, потом прогрохотал по двору, сопровождаемый звоном колокольчика, приехавший экипаж. И снова скрип половиц под тяжелыми шагами, хриплый мужской бас в соседней комнате, требующий немедленно закладывать лошадей и монотонное бормотание почт-комиссара, переписывающего подорожную.

Шло время, негромко шуршали в деревянном футляре часы. Полная луна мягко светила в маленькое оконце. Вытянувшись на лавке, Катя молча прислушивалась к голосам, доносившимся со двора. Припозднившийся проезжий, получив свежих лошадей, снова собирался в путь, и можно было надеяться, что после его отъезда содержатель отправится на покой. Время, похоже, уже давно перевалило за полночь.

Судя по ровному дыханию Оршолы и негромкому похрапыванию баронессы, обе спокойно спали. Но Катя и не думала спать. Мысль о Драгомире по-прежнему не давала ей покоя. Что станется с ним? Неужели ему суждено оказаться в остроге или умереть под кнутом? Катя не задумывалась о том, насколько справедливы обвинения, которые предъявил Драгомиру ямщик. Какое ей дело? Она в долгу перед ним, — вот единственное, что имеет значение.

Но так ли велик этот долг? Девушка поморщилась и встряхнула головой, словно пытаясь прогнать непрошеную мысль. Да, похоже, Драгомир и пальцем бы не пошевелил, если бы она сама не выбралась из тонущей кареты. И в воду за ней он бросаться не собирался. Выплыла — хорошо, не выплыла — значит, не судьба. Но и мимо не прошел. Без его аркана и помощи на берегу едва ли ей удалось бы остаться в живых. Так что, — все-таки спас. Да и в любом случае, — сделал Драгомир для нее ровно столько, сколько смог. И она ему за это будет благодарна по гроб жизни. Но одной благодарностью тут не отделаться…