Марина Одинец - Блуждающий огонек

Покачав головой, Оршола негромко рассмеялась и даже слегка поаплодировала:

— Браво, мадемуазель-Как-вас-там. Вы не только авантюристка и самозванка, вы еще прирожденный демагог! Примите мои комплименты!

Катя шагнула к ней, чувствуя, как ударяет в голову холодное бешенство.

— Я не авантюристка, — тихо и со зловещим спокойствием отчеканила она, — не самозванка, не мадемуазель-Как-вас-там и, уж тем более, не демагог! Я — природная княжна Шехонская, и мой род ведет начало от Владимира Мономаха! Вы не смеете так разговаривать со мной! Сами-то вы кто такая? Худородная выскочка из рабской страны, которой управляют австрияки!

Последнее слово едва замерло на ее губах, когда щеку обожгла хлесткая пощечина. Катя на мгновение опешила, но в следующую секунду бросилась на Оршолу и вцепилась ей в волосы.

Она ожидала, что та завизжит, начнет звать мать, но девушка молча отбивалась от нее, пытаясь высвободить свои рыжие кудри. Она была гораздо выше и крупнее Кати, но княжной овладела такая сокрушительная ярость, что совладать с ней оказалось нелегко.

— И вы еще говорите, что вы княжна? — задыхаясь, сказала Оршола, когда ей все-таки удалось скрутить противницу, вывернув ей руки, но и тогда Катя упорно пыталась вырваться, не обращая внимания на боль в суставах. — Вы же ведете себя хуже базарной торговки!

— А об этом не вам судить! — прошипела Катя. — В чем, по-вашему, заключается дворянская честь? В том, чтобы молчать в тряпочку, позволяя безнаказанно оскорблять себя?

Оршола оттолкнула ее:

— Я думаю, в том, чтобы вести себя так, чтобы никому не пришлось усомниться в наличии этой чести!

За их спинами заворочалась на тюфяке баронесса Габриэла, и вздрогнувшие девушки услышали ее сонный голос:

— Девочки, ну что это такое? Вы же совершенно не даете мне спать! Все время какие-то разговоры, скрип, хождения туда-сюда! Почему нельзя отложить все это до утра?

Катя тревожно застыла. Оршола резко обернулась к матери:

— Габриэла, я не думаю, что это стоит откладывать до утра. Потому что утром нам скорее всего придется объясняться с исправником. Из-за того, что мы с тобой, — как это русские называют? — пригрели змею на груди.

— Что-что? — мадам Канижай села на постели. — Оршика, запали свечу и повтори мне все, что ты сказала.

Девушка молча выполнила просьбу матери. Когда пламя свечи озарило комнату, Габриэла бросила задумчивый взгляд на выглядевшую вполне бодро Катю и повторила:

— Ну же, Оршика. Рассказывай.

— Она, — Оршола мотнула головой в сторону Кати, избегая называть ее по имени, — выпустила цыгана.

— О нет! — Габриэла схватилась за голову, и с ее губ сорвалось несколько венгерских слов, заставивших Оршолу покраснеть.

С упреком взглянув на Катю, Габриэла сокрушенно покачала головой:

— Ах, мадемуазель Катерина, как это все не ко времени. Стало быть, ваша болезнь — притворство? Вам просто нужно было остаться здесь?

Катя невольно потупилась.

— Да, мадам, простите.

Оршола метнула удивленный взгляд на мать:

— Ты называешь ее… ты что, все еще веришь, что она княжна?

— А почему бы и нет? Мало ли на свете глупых барышень, готовых прошибить лбом стену ради смазливого парня, кем бы он ни был?

— В таком случае, что ты скажешь, если я сообщу тебе, что она копалась в твоем саквояже?

— Зачем? Я не держу там ни денег, ни ценностей, ты же знаешь, они в другом месте.

— Я-то знаю, — усмехнулась Оршола. — Но ей откуда об этом знать?

— И что же она украла?

Оршола не успела ответить, Катя ее перебила:

— Я ничего не крала, мадам. Просто взяла на время розовое масло, чтобы смазать замок.

— Смазать замок? — ахнула Габриэла. — Да вы знаете, дитя мое, сколько оно стоит?

— Габриэла!! — Оршола драматически покачала головой, выражая изумление словам матери. — Ну при чем здесь это!

— Дева Мария! — резко поднявшись, мадам Канижай запахнула пеньюар. — Вы сведете меня с ума обе.

— А чем виновата я? Может быть, ты наконец проснешься и поймешь, что у нас неприятности? Утром здесь будет исправник. И если нам не удастся уехать до того, как обнаружится побег, то придется объяснять, почему мы возим с собой эту преступницу.

«А ведь у Драгомира даже мысли не возникло о том, что мне придется отвечать за последствия, — угрюмо подумала Катя. — Ни единой мысли».

И произнесла вслух:

— Я не преступница.

— Помолчите, барышня! — отмахнулась от нее баронесса. — Вы уже натворили столько, что лучше не вмешивайтесь, пока вас не спросят. Я начинаю жалеть, что взяла вас с собой.

Этого гордость Кати перенести не могла.

— Я бы ушла сию минуту, чтобы не обременять вас своим присутствием. Но я останусь для того, чтобы объяснить исправнику, что вина полностью на мне, а вы ни в чем не замешаны.

— Я не думаю, чтобы исправник осмелился обвинить меня в чем-либо, — отозвалась баронесса. — А что касается вас, вы никуда не уйдете. Раз я дала обещание отвезти вас в Москву, я его выполню.

— Габриэла, — не выдержала Оршола, — и ты говоришь это после всего того, что я тебе рассказала?

Габриэла пожала плечами:

— Я, собственно, не вижу здесь состава преступления, Оршика. Мне чутье с самого начала подсказывало, что наша гостья не оставит на произвол судьбы своего друга-цыгана. Если на то пошло, я даже могу ее понять. А когда мы наконец приедем в Москву, я отвезу ее в дом Шехонских, и там выяснится, — та ли она, за кого себя выдает.

— Если она не сбежит по дороге с нашими вещами, — буркнула Оршола.

Катя вспыхнула, но вместо нее ответила Габриэла:

— Вот и следи за ней вместо того, чтобы утыкаться в книгу. А теперь — спать. Не о чем говорить больше.

Но Катя привыкла к тому, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней.

— Дамы, — с холодным достоинством произнесла она. — Утром, когда все выяснится, мы расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой. Не стану спорить, я причинила вам много ненужных хлопот, за что прошу прощения. Но терпеть незаслуженные оскорбления, которым вы меня подвергаете, я не собираюсь ни в каком случае.

Габриэла бросила на девушку иронический взгляд:

— Голой будете ковылять по дороге?

Катя надменно откинула голову:

— Это мое дело.

Не слушая ее, баронесса задула свечу и вновь вытянулась на тюфяке.

— Все, довольно, не хочу больше ничего слушать. Ложитесь спать.

Оршола молча легла на свою лавку и, закутавшись в одеяло, отвернулась к стене. Помедлив немного, и Катя вернулась в свою постель.

Но сон не шел. Судя по тому, как ворочались и вздыхали ее спутницы, не спалось и им. Должно быть, боятся, что она обчистит их, пока спят, зло подумала Катя. Вся во власти оскорбленной гордыни, она не чувствовала ни малейших угрызений совести из-за того, что втравила баронессу и ее дочь в неприятную историю. Обвинения в воровстве и самозванстве погребли под собой воспоминание о доброте мадам Канижай. Увы, Катя еще не знала тогда, что Габриэла и ее дочь — отнюдь не единственные люди, которым ей придется доказывать, что она и вправду княжна Шехонская…