Марина Одинец - Блуждающий огонек

В первую секунду Катя хотела было возмутиться этим самоуверенным заявлением, но вдруг передумала.

— Да, это правда, — признала она тихо.

Бахмет бросил на нее мимолетный взгляд. Если он и был удивлен ее признанием, то никак не показал этого.

— Ну так чего же вы хотели? Говорите, я слушаю вас.

Катя собралась с духом. Ей всегда было нелегко извиняться, но сейчас выбора не было.

— Я виновата перед вами, — шепнула она.

— О да, — подтвердил Бахмет.

— И я прошу прощения за то, что ударила вас. Мне очень жаль, что я сделала это, Миша…

Имя сорвалось с губ помимо ее воли, и Катя тревожно замолчала, вслушиваясь в его тихое дыхание. Бахмет обернулся, но ответил не сразу.

— Вы думаете, стоит вам назвать меня Мишей, и я сразу же растаю и забуду, как вы меня «приласкали»?

Катя застыла, вглядываясь в едва различимое во мраке лицо.

— Нет, я совсем не хочу, чтобы вы это забыли, — отозвалась она. — Знаете, моя кормилица говорит, что не нужно забывать ни плохое, ни хорошее. Это единственный способ воздать каждому по заслугам.

— Вот сейчас я возьму и воздам вам по заслугам, — пообещал Михаил, становясь перед ней, и прижал ладони к стене по обе стороны от девушки, так что она оказалась в кольце его рук, хотя он и не дотрагивался до нее.

В это мгновение из гостиной донесся голос Бухвостова:

— Пятьсот! Я иду искать!

— Кто не спрятался, я не виноват, — с усмешкой прошептал Михаил, и его горячее дыхание коснулось Катиной щеки.

Полузакрыв глаза, она с трепетом ждала, зная, что не будет, не сможет противиться, что бы он ни сделал. Но Михаил не шелохнулся, по-прежнему нависая над ней, и только тихо произнес:

— Хотите, чтобы всегда все было по-вашему, да?

Катя разочарованно открыла глаза, помолчала, думая, что ответить.

— Не всегда, — мягко возразила она. — Пусть будет и по-вашему, я… согласна.

Михаил тихонько засмеялся.

— Боже всемогущий, убереги меня от соблазна. Вы задались целью свести нас всех с ума, Екатерина Юрьевна… Катиш… — добавил он после паузы новое имя. — И у вас это неплохо получается. Я уже предчувствую: скоро мои друзья будут рвать друг другу глотки за малейший знак вашего внимания. Пусть так. Только я в эти игры играть не хочу. И вам не советую.

— Почему? — едва слышно выдохнула Катя, сердце которой плавилось от его близости и этого околдовывающего, чувственного шепота.

— Со мной это будет не так просто. И, кроме того, вы балансируете на грани, Катиш, неужели вы этого не видите? Да, признаюсь, мы здесь таких, как вы, барышень не видели. Потому что барышни обычно не ведут себя так смело и вольно.

Катя выпрямилась, гневно пробуравив глазами его темный силуэт:

— Вы хотите обидеть меня?

— Нет, — медленно ответил он, покачав головой. — Я просто хочу просить вас не переступать эту грань. Мы, друзья Александра, ребята простые и все поймем правильно, а вот другие… другие могут не понять. И осудить вас.

В отдалении послышался ликующий возглас Бухвостова:

— Стуки-стуки, Сергей!

Катя не сдержала нервный смешок и тут же вздрогнула, чувствуя, как пальцы Михаила медленно скользят по ее волосам.

— Я пойду в другую комнату, — шепнул он, убирая руку. — Будет лучше, если нас не застанут вдвоем.

С этими словами он выбрался из ниши и взялся за ручку двери, ведущей в парадную спальню.

— Михаил, — тихо окликнула его Катя, — так мы… помирились?

С дрожью в сердце она ждала его ответа, вслушиваясь в темноту и наконец Бахмет отозвался:

— Думаю, что да.

Дверь заскрипела, затворяясь за ним, и Катя осталась в кабинете одна.

По всей анфиладе раздавался грохот: Бухвостов бродил по темным комнатам, натыкаясь на мебель, и безуспешно пытаясь разыскать спрятавшихся.

— Черт возьми, это не по правилам! — вопил он. — Зачем вы свет погасили? Как я теперь вас найду?

По-видимому, мысль взять канделябр из гостиной ему в голову не приходила. Внезапно из парадной залы послышался оглушительный хохот: Александр и Щербатов все громче смеялись над незадачливым другом и тот, услышав этот издевательский смех, воспрянул духом и рванулся на поиски.

Катя ничего этого не слышала. Прислонившись щекой к стене, еще хранившей, казалось, тепло тела Бахмета, она потрясенно прислушивалась к себе.

«Я люблю его. Я не знала, что так бывает… Миша, славный мой… Только бы быть с тобой рядом. Мой червонный валет, мой Бог, мой любимый…»

[1] Пара карт в игре.

Выйдя из дверей церкви Святого Георгия, Катя задержалась на ступеньках, ожидая, когда Акулина расправит складки своего просторного плаща.

День был холодный, ветреный. Время от времени мелкий дождик начинал сыпать со свинцово-серого неба, вызывая единственное желание: устроиться возле натопленного камина с чашкой горячего чаю и наслаждаться теплом и покоем под завывание ветра и стук дождевых капель по мокрому стеклу…

— Ну что, Катенька, полегчало на душе после исповеди? — осведомилась наконец Акулина, осторожно сходя по залитым водой ступеням.

— Не полегчало.

Услышав эти слова и мрачный тон, каким они были произнесены, тетка не без удивления оглянулась на племянницу:

— Что так? Неужели епитимья настолько тяжела?

Катя покачала головой:

— Лучше не спрашивай.

Говорить сейчас о епитимье, возложенной на нее отцом Серафимом после исповеди, Кате не хотелось. Все было ей по силам: и строгий пост, и длительные каждодневные молитвы, но главное, что потребовал от нее пресвитер, чтобы окончательно укрепить врачевание духовное, было суровее самого сурового наказания. В сто раз лучше быть осужденной молиться на паперти, словно душегуб, не имея права войти в храм Господень, или получить длительное отлучение от причастия, но выполнить то, что назначил ей отец Серафим?!..

…Она снова увидела перед собой изуродованное оспой спокойное лицо священника, и в голове прозвучал его звучный низкий голос:

— Раба Божия Анна, о которой вы упомянули в своей исповеди, находится в большой беде. Вам следует предпринять шаги, чтобы разыскать родных этой девицы и принести им весть о ее участи. А так же, если это окажется возможным, и помочь им найти ее.

Катя в ошеломлении смотрела на отца Серафима.

— Отче, — с мольбой сказала она, — я прошу вас, не требуйте этого от меня! Я понимаю, что это мой долг христианский — поступить так, как говорите вы, но я не могу! Первая встреча с этой девушкой не принесла мне ничего, кроме бед и страданий, я лишь чудом осталась жива и не опозорена! Что же, кроме новых бед, может принести мне еще одна встреча?

— Все в воле Божьей, дочь моя, — возразил пресвитер. — Я не могу требовать от вас исполнения епитимьи, это дело доброй воли кающегося. Но о каком же раскаянии может идти речь, если вы не хотите совершить одно доброе дело в возмещение многих, очень тяжких грехов?