Марина Одинец - Блуждающий огонек

Как изящен он был, как величествен и одновременно прост! И по-прежнему хорош собой, — годы совсем не портили его. Среднего роста, худощавый, но крепкий, как железо. Плечи, затянутые в бордовое сукно по-модному узкого кафтана, так широки и надежны. Правильные черты лица, обрамленного гривой седеющих черных волос, выразительные, темные, как крепкий чай, глаза и улыбка… сдержанная, как всегда, но удивительно теплая, и взгляд его неизменно теплеет, когда обращен к ней.

Катя порывисто прижалась к отцу. Она так любила его, что каждый знак внимания с его стороны воспринимался как дар Божий, захлестывая душу волной самых пылких чувств. Исходивший от него чуть уловимый запах коньячного перегара защекотал ноздри, но она не отстранилась, с готовностью принимая звонкие поцелуи в обе щеки.

Александр, стоя за спиной у матери, подал ей знак, приложив палец к губам. Катя напряглась. Она не должна о чем-то говорить? Но о чем именно?

— Красавица моя, — отец ласково погладил ее по волосам, любуясь дочерью. — Совсем взрослая стала.

— Извольте прекратить! — крикнула Софья Петровна. — Жорж, отлепитесь от нее наконец! И пусть она подойдет ко мне! Иди сюда, Катерина!

— Нет нужды так волноваться, — сухо заметил Юрий Александрович, отпуская дочь. — Поберегите нервы, дорогая.

Катя медленно приблизилась к матери, покорно поцеловала протянутую руку и, подняв глаза, мужественно встретила обвиняющий взгляд.

Княгиня Софья Шехонская была высокая, стройная женщина лет сорока, с некрасивым, чрезмерно удлиненным лицом, на котором светились беспокойным блеском огромные, невыразимо прекрасные, но, увы, нисколько не украшающие ее, ореховые глаза. Большой седловатый нос бы в едином стиле с тяжелым, не по-женски массивным подбородком; бледные губы — правильной, изящной лепки, но присущая им безвольная гримаса то и дело придавала лицу выражение какой-то жалкой, почти карикатурной нелепости.

— А теперь, — приказала княгиня, усаживаясь в кресло, — рассказывай, как ты посмела ослушаться меня!

Но едва Катя открыла рот, ее перебил Александр:

— Maman, это я разрешил Кате приехать.

— Ты?! — круто развернувшись, Софья Петровна ошеломленно уставилась на сына. — Ты?! — она без сил откинулась на спинку кресла. — Да как же такое могло прийти тебе в голову?

— Ну так вот… пришло, — пробурчал Александр.

Катя с благодарностью посмотрела на брата. Однако, это так похоже на него: не предупредить ни о чем заранее! Впрочем, скорее всего, он и не задумывался об этом до последней минуты.

— Вот значит как, — выдохнула мать. — У вас заговор против меня. Ох, и дурак же ты, Саша! Зачем ты сделал это? — закричала она.

По лицу Александра ясно было видно, что он сдерживается из последних сил, чтобы тоже не сорваться на крик. Но все же он ответил почти спокойно:

— Я сделал то, что считал нужным, maman. Кате уже шестнадцать лет. Ей давно пора выйти в свет и найти себе мужа.

— Я могла бы найти ей мужа и не привозя ее сюда! Что если она опять заболеет? Об этом ты подумал?

Александр исподлобья посмотрел на мать.

— Подумал, да. И еще кое о чем подумал. Я не стану сейчас говорить об этом, вы и без того знаете мое мнение.

Катя устало прислонилась к краешку стола, наблюдая за отцом. Неужели он ничего не скажет в ее защиту? Юрий Александрович, снова устроившись в кресле, молча курил свою сигару и в разговор не вмешивался. Вертикальная морщинка, идущая от переносицы к высокому лбу, обозначилась резче, словно он напряженно думал о чем-то, и пальцы, подносившие сигару ко рту, казалось, двигались совершенно механически.

— Значит так, — Софья Петровна резко поднялась на ноги и повернулась к дочери. — Все еще можно поправить. Ты немедленно отправишься назад в Вольногорское. Акулина будет сопровождать тебя.

— Что? — Катя отпрянула. — Maman, прошу вас!

Вот и произошло то, чего она так боялась. Maman отказывается принять ее в доме, и один Бог знает почему. Неужели ей и вправду придется вернуться в деревню? Она с надеждой посмотрела на отца и брата, но те молчали. На Сашином лице ясно читались злость и растерянность, а вот о чем думал отец, понять было невозможно.

— Ничего не хочу слушать, — отрезала мать. — Собирайся. Только прежде… — она на миг заколебалась, но все-таки закончила: — Прежде отдай мне перстень, который подарила тебе прабабушка.

Катя похолодела.

— Но зачем он вам, maman? — настороженно спросила она, пытаясь выиграть время. — Ведь прабабушка подарила его мне.

— Изволь не спорить со мной, — отозвалась княгиня. — Наталья Ильинична совершила ошибку, доверив его такой глупой и сумасбродной девчонке, как ты. У меня он будет в большей сохранности. И довольно препирательств! Ну же, перстень, сию секунду, я жду!

Катя тяжело перевела дыхание. Руки дрожали.

— У меня его нет, — угрюмо выдавила она. — Я его потеряла.

— Как?.. — раскрыв рот, Софья Петровна потрясенно смотрела на дочь.

— Да, потеряла, — обреченно подтвердила Катя. — Еще летом, когда… когда купалась в озере.

Произнеся эти слова, она бросила украдкой взгляд на брата, и Александр чуть заметно кивнул головой, словно одобряя сказанное. Правды и в самом деле говорить было нельзя, Катя это понимала. Что изменится, признайся она, что перстнем завладела Габриэла Канижай? Если откроется ее знакомство с дамой подобного сорта, станет только хуже.

То, что произошло в следующую минуту, было больше похоже на кошмарный сон. Взвыв, словно волчица, потерявшая детенышей, трясущаяся от ярости княгиня схватила дочь за волосы и свободной рукой стала наотмашь хлестать ее по щекам.

— Дрянь, дрянь, дрянь! — рычала она, цепко удерживая девушку и со всей силы лупила по лицу, уже не разбирая, куда попадает.

Катя в ужасе съежилась, зажмурив глаза, закрылась руками, но не посмела противиться, молча терпя безжалостные затрещины, которые без перерыва сыпались на нее. Отец и брат, в первую секунду ошарашенно застывшие, бросились к ним, но не так-то легко было остановить разъяренную княгиню.

— Софи, прекрати! — князю наконец удалось оторвать жену от дочери. Схватив за плечи возмутительницу спокойствия, которая продолжала отчаянно вырываться, он оттащил ее на безопасное расстояние и толкнул в кресло, принуждая сесть.

Софья Петровна, тяжело дыша, плюхнулась на сиденье, и муж предусмотрительно навис над ней, продолжая удерживать за плечи.

Дрожащая Катя, лицо которой горело огнем, беспомощно подняла полные слез глаза на Александра, и тот сгреб ее в объятия, крепко прижав к себе. Неразборчиво пробормотал что-то успокаивающее, гладя растрепанные волосы сестры, из которых посыпались шпильки, звонко ударяясь о паркет.

Катя стояла, задыхаясь от невыплаканных слез, судорожно вцепившись в Александра, и чувствуя лишь тупой животный страх в оцепеневшем теле. Голова была пуста.