Виктория Хэммонд - Искушение Марии д’Авалос

— Возможно, нет, — печально прошептала она, невольно морщась от боли, так сильно дергал он ее за волосы. — Я удивлена, что ты не попросил меня прекратить встречаться с Фабрицио.

— Потому что я знаю, что это бесполезно. Даже при наилучших намерениях пройдет неделя, месяц — и ты найдешь способ быть с ним, точно так же, как он найдет способ быть с тобой — как он это сделал в самом начале, Я тебя хорошо знаю, кузина, и восхищаюсь тобой. Ты бы не отказалась так легко от своей добродетели и от своего доброго имени, из чего я заключил, что ты любишь Карафа — точно так же, как влюблена во всю эту дерзкую семью. Поэтому подобное обещание, полученное от тебя, не было бы решением вопроса. Ты не можешь придумать, что еще я мог бы сделать?

— Нет, Карло. Мы были по-своему счастливы до этой минуты, и счастье для нас обоих заключается в том, чтобы оставить все как есть. Пожалуйста, отпусти мои волосы. Ты делаешь мне больно.

— Только не мое счастье. Больше нет, — пробормотал он, потянув за волосы еще сильнее, так что у нее от боли выступили слезы на глазах. И только не счастье тех, кого твои действия довели до отчаяния, так что они ждут от меня, чтобы я облегчил их страдания. — Он взял в руку ее волосы с другой стороны головы, словно лаская, и притянул ее лицо так близко, что их губы чуть не соприкоснулись. Она ощутила острую боль. — Мария, подумай хорошенько, прежде чем ответить мне, и подумай о нашем сыне. В последний раз спрашиваю: ты поедешь в Джезуальдо?

Мария представила себе, как бродит по замку Джезуальдо, тоскуя о Фабрицио, представила себе долгие дни, лишенные любви, страсти, смеха, дружбы — самой жизни. Смогла бы она, подобно Виттории Колонна, посвятить себя поэзии? Нет. Да и в любом случае, в Джезуальдо не было Микеланджело Буонаротти. Там не было образованного общества — только неотесанные или скучные люди, преданные Карло. Могла бы она посвятить себя воспитанию и образованию Эммануэле? Нет. Это дело слуг и учителей, а ей бы предоставили довольствоваться малым. Она стала бы одной из тех женщин, которые заполняют свою пустую жизнь маниакальным интересом к своим сыновьям и кончают тем, что их высмеивают собственные невестки. На ум пришла Прозерпина, проводившая зимы в заточении в подземном царстве с мрачным богом Гадесом, с тоской ожидая весны, когда ей было позволено выбираться наверх, на свет, где земля зеленая и сладостная. Древний миф о временах года символизировал для Марии контраст между тем, какой будет ее жизнь в Джезуальдо, и тем, какой она была в Неаполе.

Карло медленно высвободил свои длинные пальцы. Эстет, раньше любивший прикасаться к ее волосам, получал сейчас неменьшее наслаждение, используя их в качестве оружия.

— Итак?

— Нет, Карло. Я не буду жить в Джезуальдо.

— Тогда ты обрекаешь нас обоих на ад! — заорал он, швыряя ее на пол.

Стоя над Марией, он пристально смотрел ей в лицо, как бы ожидая, что она изменит свое решение. Он поднял руку, и она вздрогнула, но вдруг раздумал и вышел из комнаты.

Следующие два дня Карло не покидал своих апартаментов. Хотя он не ударил Марию, никогда прежде он не совершал над ней такого физического насилия, причиняя сильную боль. И он хотел ее ударить, она видела. Он просто удержался от этого. Почему? У нее болела голова. Когда Сильвия осторожно втирала бальзам в кожу ее головы, Мария размышляла о том, что может сделать Карло. Теперь она боялась его, по-настоящему боялась, а не просто трепетала, как в прошлом. И, тем не менее, не исключено, что Карло устроил сцену в библиотеке, чтобы сорвать злость и поселить в ее душе страх, преувеличивая свою досаду от того, что его призвали защитить фамильную честь. По своему обыкновению он мог на несколько дней сильно заинтересоваться какой-то идеей, исполнителем, картиной или музыкальной пьесой; но затем эта одержимость проходила, уступая место новому увлечению. Мария молилась, чтобы его нынешняя идея поскорее сменилась другой. Она чувствовала себя в безопасности только потому, что Фабрицио был не только ее любовником, но и яростным защитником.

К концу второго дня она услышала слабые звуки музыки, доносившиеся из апартаментов Карло. Слава Богу! Мелодия была незнакомой. Он снова сочинял музыку. Почувствовав облегчение, Мария села и прислушалась, чтобы убедиться, что это не какая-то старая пьеса, которую он аранжирует по-новому. Нет, это совсем новая мелодия, меланхолично льющаяся, то повышаясь, то понижаясь и заканчиваясь крещендо — бешеным шквалом пронзительно диссонансных аккордов.

На третий день Карло вышел из дома. Мария, болтавшая с Лаурой на балконе, увидела, как он пересекает площадь. Хотя у него был замкнутый и озабоченный вид, он шел быстро и целеустремленно.

Полчаса спустя Мария заметила, как он возвращается вместе с рабочим. Она рассеянно удивилась, почему он не послал за этим человеком кого-нибудь из слуг.

Через несколько минут появилась Сильвия, чтобы сказать Марии, что в некоторых комнатах будет ремонт, и принц Карло, не желая, чтобы ей докучали, считает, что ей с Лаурой лучше выехать на прогулку. Экипаж ждет.

Это было добрым знаком. Раз Карло занялся ремонтом в Сан-Северо, значит, он предполагает жить здесь и дальше.

Вернувшись ближе к вечеру, Мария услышала новость: принц Карло уехал на охоту в Аструни и вернется через два дня. Это подтверждало, что буря из-за фамильной чести Джезуальдо отбушевала, и жизнь в Сан-Северо снова войдет в привычное русло. Теперь Мария действительно почувствовала облегчение. Ощущение опасности прошло, и, снова обратившись к беззаботным мыслям о счастье, она послала Лауру с запиской к Фабрицио.

Ей не хотелось покидать свои уютные апартаменты в такое позднее время ради их потайного дворца, где теперь, с приближением зимы становилось все холоднее, поэтому она пригласила своего любовника в Сан-Северо. Карло не вернется до завтрашнего вечера. Его родители все еще находились в Венозе, где, по-видимому, предполагали обитать постоянно. Карло язвительно заметил, что пожар в Венозе вызвал достаточно страданий и обеспечит Джерониме долгие годы занятий любимым делом.

Итак, сегодня вечером Сан-Северо целиком принадлежал ей, и она могла делать что угодно. От редкого ощущения свободы в собственном доме она начала напевать.

В тот вечер Мария съела легкий ужин в одиночестве. Она заглянула к Эммануэле и убедилась, что он крепко спит. Она все еще была в прекрасном настроении из-за неожиданного отъезда Карло и, пока Лаура раздевала ее, болтала с Сильвией о том, что наденет завтра. Затем она пожелала Лауре доброй ночи. Хотя было всего семь часов, она забралась в постель, приказав Сильвии оставить занавеси кровати открытыми.