КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)

Голос Короля отвлек его от честолюбивых планов.

- Негодная тварь. – прорычал он, сверля взглядом Тиерна. Тиерн не видел его лица, но взгляд этот он почувствовал так же явно, как пощечину. – Я убил бы тебя, если бы ты не сделал в свое время для меня такую важную вещь – открыл путь к Сильфам. Эта головоломка, которую никто не мог разгадать уже века, тоже была одним из рычагов, и ты выстроил первую ступеньку к моему трону. За эту услугу я сохраню тебе жизнь… пока. Но когда я взойду на трон, ты будешь самым ничтожным из моих рабов, тупой сонк! Выгоните его отсюда, и следите, чтобы он больше никогда не появлялся здесь! Он будет исполнять самые мелкие поручения!

Серые, словно яростные псы, вцепились в руки и загривок Перепуганного Тиерна, и, награждая его увесистыми тумаками, потащили прочь. Их руки рвали и терзали его, и Тиерн понял, отчего – все они, может, и не признаваясь в том, мечтали о месте Патриарха, и в каждом союзнике видели потенциального соперника. И за одно это готовы были убить любого – Король словно влил им в жилы свою трусливую и поганую кровь, словно поделился с ними частью своей души. И теперь они мстили Тиерну – не за то, что он огорчил их любимого господина, о, нет! А за то, что он знает больше, чем они. За то, что он рассказал это Господину – в том, что бесследно исчезла Кинф, была доля и их вины, и Господин мог обрушить свой гнев и на них. Да так, наверное, оно и будет – и за это они сейчас наказывали Тиерна, щипля, кусая и колотя его, словно хотели сожрать его заживо.

Тиерн испустил крик, полный ужаса и боли.

- Господин, пощади! – визжал он, извиваясь и вырываясь из цепких рук серых. – Я ни в чем не виноват! Пощади! Я могу быть полезен тебе, я могу..!

Но он не ответил и обернулся к Тиерну спиной.

- Ты всего лишь винтик в моих планах, – ответил он сухо. – При том такой малый, что замену тебе найти очень легко. Вон!

И Тиерн с воплем исчез под навалившимися на него серыми телами.

Очнулся он на улице; холодный весенний ветер трепал его одежду, задравшуюся чуть не до подмышек куртку, и холодил разбитое лицо. Серые выкинули его неподалеку от конюшни, словно издеваясь – что, хотел выслужиться? Ну, и как тебе теперь смотреть на это место, не очень противно?

Он встал – сначала на четвереньки, потом на ноги, – и попытался поправить одежду. Голова его гудела – кажется, кто-то долбил по ней кулаком до тех пор (а может, и после того тоже), пока он не потерял сознание. Кожа на затылке болела – и за волосы его таскали, вырвав, наверное, добрый клок. Кроме рассеченной полосы все лицо было в царапинах, и щека вздулась от чьего-то укуса.

Так Король отплатил ему за службу! А если б он еще сказал и о том, что у Кинф и Йонеона Венец и Дева?!

Он смахнул с глаз слезы – нет, ему не было обидно, что Король не оценил его стараний, это были слезы злости. Но горше всего было то, что он сам, своими руками, повернул маленький винтик, чтобы приблизить Короля к его цели! И винтик тот был важным; вот где досада!

Тиерн на шаг отступил от мрачных стен, терзая душащий его ворот плаща. На небе собиралась первая весенняя гроза – подняв воспаленные глаза вверх, он с удивлением сообразил, что сейчас день, ну, может, вечер, а не ночь, как думал он. С некоторых пор весь мир для него погрузился в непроглядную ночь, и Тиерн вспомнил слова неизвестной у костра Сильфов о том, что грядут черные времена – да, они настали! И дело не в небе, а в душах людей.

- Темно, – глухо произнес Тиерн. – Темно!

Ненавистный замок, эта чудовищная механическая игрушка Короля, навис над ним черной громадой. Он поднял голову и яростно прокричал проклятье, терзаемый ненавистью и тоской, но голос его потонул в грохоте грома, словно указывая Тиерну его место. В самом деле, кто он? Всего лишь маленький человечек. Ничтожный человечек, которого жернова истории перемелют в пыль и не заметят того.

Тиерн в бессильной злобе сжал кулаки; он не хотел быть песчинкой! И служение Господину ему было противно и невыносимо.

- Глупец, – прошептал Тиерн, а по щекам его сбегали первые дождевые капли – не слезы! – Ты глуп, если думаешь, что все вокруг предавали тебя оттого, что были бесчестны или оттого, что в сердцах их был страх! Это в твоем сердце страх; ты жалок!

Вино Власти, испитое Тиерном, не обратило его в веру Господина, как тот на это рассчитывал. Испив его, Тиерн уверовал в себя – странная насмешка судьбы! И ему невыносимо было называть Господином другого, и сердце его разрывалось от звука часового механизма, запущенного где-то в замке.

«И когда все тайники будут раскрыты, и все рычаги повернуты, не останется больше тайн, и слишком много людей будет нести в себе знание о Короле Истинном, тем самым готовя его пришествие. Мунивер падет; её стены и площади поглотит бездна, и восстанет Мертвый Город, Сердце Эшебии. И поклонятся тому Королю, что будет сидеть на троне в этом городе!»

Тиерн плакал; что они теперь с Тийной? Ничто. И он сам приложил к тому руку.

Плохо он усвоил науку Ордена. Забыл о недосказанном слове, которое может привести к гибели и падению.

Но и его слово было еще не сказано.

- Король все равно падет, – прошептал он, словно в бреду. – Не будет мертвого Города с Королевской Тюрьмой и выставленными напоказ мертвецами! И башни его не разломают мостовых Мунивер! Нет… Я сохраню ту тайну, которой тебе не достает – я знаю, где твои реликвии! И я сам раздобуду их!

Так обещал Тиерн, прекрасно понимая, что ничего исправит уж не сможет, и что все то, чему он так противится, все равно произойдет, рано или поздно, да уже произошло.

Но надежда умирает последней.

====== 1. ПОСЛЕСЛОВИЕ. ======

Ветреным и слякотным весенним днем, когда трава уже была зелена и на деревьях показывались первые листочки, а с неба почему-то шел дождь вперемешку со снегом, к берегам Итлоптаор подошли двое.

Это была странная пара; молодой красивый юноша с неземными, светящимися глазами – в его зрачках словно бы таились фосфорические камни, и когда он смотрел в тень, они разгорались своим мистическим зеленовато-голубым светом, – в зеленом неприметном наряде, – и женщина, старше своего спутника, хороша собой и неуместно нарядна. Поверх её алого платья был надет плащ из тонкой белой кожи, искусно и тонко выделанной, с тиснеными узорами на плечах и груди, а на черных волосах, отливающих красным, лежал венок из прекрасных пахучих лесных трав.

Правда, холод и непогода немного попортили её красоту, и сразу было видно, что она не привыкла к пешим походам, да и непогода прежде не касалась её изнеженной белой кожи – ну, может, касалась, да только красавица успела позабыть о том и отвыкнуть от тягот походной жизни, и ей было трудно идти по мокрой каменистой земле против обжигающего холодного ветра, сыплющего ей на голову и кидающего в лицо колючую снежную крупу. Дождь намочил её прекрасные волосы, и они липли к мокрым щекам, нос покраснел, и она смешно им шмыгала. Капли стекали с её лба и капали с ресниц, бесцеремонно стирали остатки нежной жемчужной пудры с её кожи, и казалось, что женщина плачет перламутровыми слезами.