Сантьяго Мората - Тень фараона

Мысленно я видел дворец, где прожил столько лет, и в нем Нефертити. Я представлял ее печальной, подавленной. Ее тяготили обязанности фараона и данное мужу обещание поклоняться определенному богу. У меня рот открылся от удивления: ведь она, как и я, поклонялась Эхнатону!

Довольно скоро я осознал собственную слепоту. Это меня раздосадовало, потому что признать ее мне мешали гордость и чувство вины.

По иронии судьбы именно во тьме ко мне пришла ясность мысли, необходимая, чтобы заметить очевидное.

Нефертити всегда терзали сомнения, только они рассеивались благодаря ее любви к мужу, воплощавшему идеалы любви и добра, этого миража, обожаемого всеми нами. Сомнения еще усилились в связи с ухудшением его состояния, моральным падением его сына Тута и пониманием собственной слабости как фараона.

Нефертити думала, что после восхождения на трон ощутит в себе огромную силу и сможет справиться с царскими обязанностями, ведь она стала одновременно дочерью Атона и его супругой, но ничего такого не произошло, мир сделался еще больше, и сомнения, так долго не дававшие ей покоя, вернулись. Ее терзания не позволяли ей снова уверовать в Хатхор, поддерживавшую ее, хотя самой Нефертити казалось, что помощь богини невелика. Она оказалась вдвойне одинока. Без мужа, без бога, а теперь еще и без советника.

Я наконец понял, почему был так нужен ей, ведь я казался стойким в своей вере, что придавало Нефертити сил, которых ей не хватало. Но мы оба ошибались.

Я почувствовал себя дважды дураком. Ослепленный излишней гордостью, я был далек от того, чтобы понять и утешить ее, и отвечал ей с гневом, наперекор, провоцируя ответную ненависть.

Меня охватило желание бежать к ней и обнять ее, и объяснить, что понимаю ее и разделяю ее сомнения. В открывшейся мне красоте ночи я смог постичь правду, простую и ясную, ускользавшую раньше. Мне хотелось дать царице свою любовь и уверенность, в которых она так нуждалась.

Но я не мог этого сделать. Пусть все идет своим чередом, раз уж я оказался здесь. Я должен выполнить свою задачу. Да и наша ссора была недавней. Нужно, чтобы царица остыла, чтобы она поняла меня, как я понял ее сейчас. Да к тому же и гордость не позволяла мне убежать, обманув ожидания отца.

Только проявив себя здесь должным образом, я мог вернуться, чтобы попросить прощения и предложить свою безоговорочную любовь.

Мне стало гораздо легче. Казалось, тело черпает энергию из ночной свежести, как Эхнатон получал ее от солнца, и я чувствовал себя сильным как никогда.

Синяки уже не так болели. Мышцы, привыкнув к огромным нагрузкам, окрепли. Мое умение обращаться с оружием росло, а за эту ночь, когда я открыл для себя новый источник энергии и спокойствия, возросла и моя уверенность в себе.

Рассвет застал меня улыбающимся, свежим и бодрым, и на меня смотрели, будто я сошел с ума. Ведь я впервые стоял в карауле!

Я проспал всего несколько часов, но проснулся с улыбкой, чувствуя себя отдохнувшим. С удовольствием пошел тренироваться с великаном-нубийцем, чье имя мне до сих пор не было известно. Вручив мне лук и несколько стрел, он показал мне мишень. Я подумал, что вряд ли сумею в нее попасть, так как она находилась далеко.

Я внимательно осмотрел свой короткий лук. Оценил его, прикинув вес, натянув тетиву и изучив стрелы, понимая, что для нубийца это выглядит, как какие-то детские игры.

Он взглянул на меня с любопытством. Наверное, ему было смешно смотреть на то, как я радуюсь, что на этот раз обойдется без всяких ударов и мне не придется быть его мишенью. Я по-прежнему пропускал удары, но уже начал наносить ответные, заставляя его иногда рычать от боли.

Я сделал вдох и поднял лук, прикидывая, под каким углом надо пустить стрелу.

Спокойно прицелился, изо всех сил натянул тетиву и отпустил, ожидая очередного унижения, как если бы нубиец стал заставлять меня принести стрелу из ада, куда я ее отправил.

Послышался свист. Я даже не следил за полетом стрелы, но удивился, увидев, как вздрогнул нубиец, а потом услышал первые произнесенные им хриплым голосом слова:

– Священный Амон!

Я посмотрел на мишень и в свою очередь испугался. Стрела вонзилась в мишень ближе к краю, а не к центру. Я взглянул на нубийца.

– Не попал в середину.

Великан вытаращил глаза, потрясенный еще больше.

– В середину? Да ты первый из всех, кого я видел за всю жизнь, кто сразу попал в мишень. Похоже, ты создан для этого.

Теперь у меня от удивления раскрылся рот.

– Ты смеешься надо мной.

– Дай сюда.

Он забрал у меня лук. Подождал, сосредоточился. Прицелился, выстрелил, и стрела полетела. Потом отскочила от скалы на расстоянии в несколько локтей от мишени.

– Это неплохой выстрел. А твой – просто чудо.

Он вернул мне лук. Я поднял его. Прицелился более тщательно и выстрелил. На этот раз я не терял из вида стрелу, пока она не воткнулась в мишень на ладонь ближе к центру, чем предыдущая. Мы оба вздрогнули, нубиец сильнее, чем в прошлый раз. Он ничего не сказал. Посмотрел на мишень. Потом на меня. Пожал плечами и сдвинулся с места.

– Ты куда?

Он обернулся.

– Я не могу обучать тебя этому. У тебя Глаз Солнца.

– А как же остальное? Я хочу быть так же хорош во всем остальном.

Он одобрительно качнул головой.

– И чаще назначай меня в караул по ночам, – добавил я. – Мне нравится.

Он почесал свою бритую голову. Убежден, что он спрашивал себя, не подшучиваю ли я над ним. Я улыбнулся. В конце концов он согласился и пошел дальше, но сначала слегка склонил голову, и после нашего весьма своеобразного многодневного общения это показалось мне самым изысканным выражением почтения.

Пройдя несколько шагов, он обернулся и пробурчал:

– Меня зовут Сур.

– А меня Пи.

– Знаю.

И он ушел.

Я не мог не улыбнуться. Если самый грубый из солдат стал уважать меня, это значит, что дела пошли на поправку.

Прошли месяцы тяжелейшего обучения, но это было счастливое время. Днем я упражнялся с Суром (мне сразу же пришлось по душе такое же короткое имя, как и мое, ибо более длинное в сражении ни к чему), пока мы не падали оба в изнеможении, а по ночам пустыня возрождала меня.

Мои мышцы окрепли. Я уже был не мальчиком, но хорошим солдатом, сильным и дисциплинированным. У меня оставалось все больше времени на отдых, которое я тратил на то, чтобы познакомиться с другими солдатами и командирами.

Меня стали уважать даже те, кто был выше рангом. Взяточничество и чинопочитание, господствующие в Двух Землях, здесь не были распространены, и командирами становились те, кто показал себя достаточно способным, чтобы превзойти солдат в бою как по силе, так и по уму. Чем более способным был командир, тем больше у них было шансов успешно закончить поход и, что еще важнее, сохранить жизнь.