Сантьяго Мората - Тень фараона

Позади сидевшего на троне царя и его сына стояли вооруженные воины, готовые моментально вступить в бой, – очередное оскорбление. Рядом с ними что-то писал Майя, главный конюшенный фараона и любовник визиря Рамосе. Их отношения обсуждались дворцовыми сплетниками, ведь Майя был единственной слабостью сурового визиря.

Мы с отцом смотрели во все глаза, у меня приоткрылся рот от изумления. Подлый шпион не скрывал улыбки, уверенный в своей безнаказанности. Я не удержался и сказал ему:

– Надеюсь, ты знаешь, что, когда перестанешь быть полезен, с тобой быстро расправятся, ведь ты дважды изгой – как египтянин и как предатель своей страны.

– Что ты понимаешь, слуга? – бросил он презрительно.

Я взглянул на его царя, который наблюдал за нами с любопытством и удовольствием.

– Ты рассказал им, каким образом получил доступ к этим сведениям? Не думаю, что это им очень понравилось.

– Важен только результат.

– Я расскажу о твоей роли визирю. Несомненно, он пылко встретит тебя, когда у него будет возможность увидеть тебя связанным у своих ног.

Отец взглянул на меня и отрицательно покачал головой. Меня переполняла ярость, но следовало сохранять ясную голову. Мы оба посмотрели на царя.

– Чего вы от нас хотите? – спросил правитель хеттов.

Я поспешил сделать шаг вперед, подумав, что, если заговорит мой отец, мы пропали.

– Выслушать ваше предложение мира.

Отвратительная борода задвигалась в такт пронзительному смеху.

– Я понимаю. Выслушай же наше предложение мира: в вашем царстве нет сильного царя. Я вам его дам. – Он указал на своего сына. – Я предлагаю своего сына в качестве мужа вашему фараону Семнехкаре. Они вдвоем будут править… – он на мгновение замолчал и закончил, улыбаясь: – Тремя Землями.

Я посмотрел на отца. Бледность его лица была красноречивее слов. Я снова поспешил ответить до того, как это сделает он и тем самым обречет нас на верную смерть.

– Я передам ваше предложение властительнице Двух Земель, фараону Египта, и вам будет прислан ответ.

– Поторопись, потому что я нетерпелив, и если мне надоест ждать, я двину вперед свои войска. Мне не нужны никакие договоры, чтобы править вами, я предлагаю это, только чтобы ублажить своего сына, который наслышан о красоте вашей безумной царицы.

Я скрипнул зубами, но сдержался и сделал полупоклон.

Царь, не сдерживаясь, захохотал, видя, как я покорно склонился, проглотив его насмешку. Мы поспешно удалились, словно проиграли битву и нас преследовали.

На обратном пути мы почти не разговаривали. Отец был словно пьяный, глаза его смотрели в никуда, как у мертвеца. Меня била дрожь. Я видел, что его распирает от бешенства из‑за ощущения своего бессилия. Он не мог ответить на насмешку, которая несколько лет назад стоила бы царю хеттов жизни – мгновенная смерть ждала его даже на собственных землях. И никто из них не осмелился бы подняться с колен, а сейчас они перебрасывались шуточками и посмеивались.

Но, хотя мой отец был бунтарем, он считал себя прежде всего слугой фараона, и первейшим его правилом была преданность своей стране. И он не мог ответить сразу, а должен был ждать, чего бы это ему ни стоило, решения своей царицы, потому что присягал ей. Законы Египта должны исполняться.

Я был погружен в печальные размышления, пока отец не обратился ко мне:

– Я никогда ни о чем тебя не просил.

Я вздрогнул и продолжал молчать, ошеломленный, а отец продолжал:

– Сейчас я обращаюсь к тебе с просьбой. Поезжай к царице, сообщи ей о том, что ты видел. Мне не хватит смелости, и к тому же ты сумеешь быть более беспристрастным. Я в течение многих лет говорил об этом, а сейчас опять может показаться, что я преувеличиваю. Я охотно погибну в бою, чтобы доказать свою правоту, но сомневаюсь, что для страны так будет лучше. Мы должны выиграть время.

Он надолго замолчал. Я чувствовал, что не надо ничего говорить.

– Кроме того, я обрадую Эйе, который просил тебя отпустить. Дела во дворце обстоят не очень хорошо. Твой свет продолжает создавать проблемы.

Я молча согласился. Какая-либо иная реакция была бы расценена как неуважение. Со мной говорил военачальник, а не отец.

Да, речь шла о нем. О моем свете. Я не слышал этого выражения с тех пор, как был ребенком. Я был тенью принца. Он был моим светом. Я воспринимал это как тяжеловесную шутку, унижение слуги, который не хочет быть слугой. Но, называя меня тенью, никто, кроме отца, не решался обидеть меня, именуя Тута моим светом. Я не понимал, было тут дело в его педантизме и железной военной дисциплине или это была всего лишь ирония. Но это не имело для меня значения и только подтверждало мои страхи. Я никогда не думал, что Тут вернется в свой загон и беспрекословно примет Нефертити в качестве фараона после того, как трон был так близко от него. Мальчик, который играл во взрослого мужчину, но не мог им стать, который путал любовь с ненавистью, который считал, что его должны любить по обязанности, и не принимал чистосердечной любви. Ему было нелегко измениться, если кругом ничего не менялось. Очевидно, я уже его не боялся, потому что теперь не считал себя его слугой, хотя на моей коже еще красовалась татуировка, свидетельствующая о том, что я его тень на всю жизнь. Меня освободила от этой обязанности Нефертити, когда служба Туту могла бы стоить мне жизни, хотя я не знаю, что он думал по этому поводу. Меня волновало лишь одно: царица находится в руках своего злейшего врага, одна-одинешенька, без всякого утешения, терзаемая неотвязной неистовой любовью пасынка.

Я попрощался с Суром. Теперь я испытывал к нему искреннюю приязнь. Перед тем как мы расстались, возможно, чтобы искупить неизбежную при обучении грубость или чтобы я не сомневался, что он желает мне добра, он рассказал историю Глаза Солнца.

– Хатхор, дочь бога Ра, могла представать в различных обликах. В виде коровы или кошки, в виде семи чудесных женщин, являвшихся к новорожденным и предсказывавших будущее.

Хатхор в женском образе была самой очаровательной и веселой среди богинь, но, когда принимала облик Глаза Солнца, могла быть жестокой и неистовой. Она была защитницей богов, но, когда сердилась, ее боялись даже боги, и в результате одного спора Хатхор оставила свою страну и решила жить в Нубии.

Глаз Солнца, Хатхор, ревновала Ра к другим богам и богиням, которых он создал. Поэтому у нее с отцом произошла серьезная ссора, после которой она решила уйти на юг, чтобы бродить по отдаленной пустыне Нубии. Разгневанная богиня приняла вид дикой львицы, а может быть, рыси. Она добывала себе пищу охотой и убивала любое существо, осмелившееся приблизиться к ней.

Египет был в отчаянии, потому что без прекрасной Хатхор, ее улыбок и любви все ходили понурые, не было у них никакой радости. Бог-Солнце спрятал свое огорченное лицо, и землю накрыла тьма. Никто не мог утешить его в отсутствие любимой дочери, а хуже всего было то, что без силы своего глаза Ра был оставлен на милость врагов. Тьма расширила свои кольца вокруг света, хаос стал угрожать порядку.