Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь

Ложи — хрупкое цветастое сооружение — быстро заполнялись благородными зрителями. Здесь были роскошно одетые молоденькие девушки и дамы, молодые дворяне и болтающие Друг с другом важные государственные советники. Даже несколько стареющих рыцарей пришли сюда, чтобы, глядя на подвиги других, оживить старые воспоминания. Катрин отметила, как прибыла Мари де Вогриньез и как она скривила губы, увидев, что госпожа де Брази уже сидит в первом ряду. Тем временем Жан де Сан-Реми уселся рядом с ними, без умолку болтая, с юмором обсуждая тот или иной наряд, точно, но иронично характеризуя вновь появляющихся. Эрменгарда, сидевшая с другой стороны от Катрин, отвечала на веселые замечания, и их беседа немного отвлекла обеспокоенную Катрин. Но она не могла удержаться, чтобы не спросить:

— Вы говорите, что видели месье де Монсальви на поле боя, господин де Сан-Реми? Не считаете ли вы, как и многие здесь, что у него мало шансов против Бастарда из Вандома?

Поняв все, разгневанная Эрменгарда тяжело вздохнула. Но Сан-Реми вытянул длинные ноги и засмеялся. Затем он доверительно наклонился к своей соседке:

— Не говорите никому о том, что я скажу вам, иначе меня подвергнут остракизму, но, по — моему, этому Бастарду будет тяжело отправить на тот свет юного мессира Арно. У Лионеля, конечно, преимущество в силе, но, с другой стороны, де Монсальви сражается со сторонником англичан и, как говорят, у него самый несносный характер во всей Франции. Он сделает все, чтобы не быть убитым, разве только сам не захочет этого. Просто, чтобы досадить своему противнику.

Он беззаботно засмеялся, как бы полностью ставя под сомнение свою искренность. Катрин замолчала, почувствовав некоторое облегчение и ободрение. С ее души как бы камень свалился, и самообладание стало возвращаться к ней.

К великому разочарованию, она не смогла продолжить беседу, так как герцог в сопровождении принцев уже входил в огромную ложу в центре трибуны, которая полностью была задрапирована темно-красным бархатом с золотой бахромой. Их приветствовали громкими криками. Филипп, одетый в свой обычный черный плащ с большим капюшоном над головой и бриллиантовым ожерельем вокруг шеи, каждый камень которого был размером с орех, был бледен, но спокоен. Катрин поймала его взгляд, брошенный на галерею, где простые люди, искренне веселясь, столпились за деревянными барьерами. Он оставался серьезным. Две помолвленные пары стояли рядом с ним. Впереди герцог Бедфордский с каменным лицом, торжественно поддерживающий Анну под руку, а рядом граф Ришмон и Маргарита, счастливо улыбающиеся и целиком поглощенные друг другом. Герцог Бургундии занял место в кресле, увенчанном его гербом, между двумя парами и благородными зрителями. В тени за креслом Филиппа Катрин увидела своего мужа и Николя Роллена. Они о чем-то спорили, не обращая внимания на арену.

Сев, Филипп подал короткий знак. Двадцать трубачей, выстроившись перед трибунами, поднесли свои инструменты к губам и громко протрубили, эхо отозвалось в затянутых облаками небесах. Катрин почувствовала, как холодная дрожь пробежала по спине, лицо окаменело. Наступила минута начала боя! Распорядитель турнира, герольдмейстер Бургундии, прошел с белым жезлом между двумя туго натянутыми во всю длину арены веревками, оставившими только узкий проход. За ним шли шесть герольдов в абарах, украшенных гербами. Жан де Сан-Реми шепотом представил их Катрин. Молодой советник был не в себе от возбуждения.

— Монсеньор обещал мне, что когда создаст рыцарский орден, в честь своих достижений, он сделает меня его летописцем.

— Поразительно! — чтобы поддержать разговор, произнесла Катрин, удивляясь нелепости этого. Распорядитель турнира тем временем полностью завладел ее вниманием. В тишине, наступившей после грома фанфар, он огласил условия и правила боя. Катрин сердцем ощутила их. В течение последних двадцати четырех часов герольды обеих сторон провозглашали их во всю силу легких на каждом углу. Она мысленно повторяла: «Выбранное оружие — копье и боевой топор. Каждый противник может сломать до шести копий…» Пока объявлялись условия боя, Катрин читала горячую молитву Черной Мадонне из Дижона — Богоматери Доброй Надежды.

«Защити его, — умоляла она, — защити его, Святая Богоматерь. Не допусти вреда ему! Главное, оставь его живым… даже если я должна буду расстаться с ним навсегда. По крайней мере, я буду знать, что он живет под одним со мной небом. Сохрани его для меня, Благословенная, пожалуйста, сохрани…»

Ее горло пересохло. По приглашению герольда, Бастард Вандомский верхом на коне во всем вооружении проскакал рысью и остановился перед герцогом. Катрин с тревогой смотрела на гигантского рыцаря. Его оружие из вороненой стали и броня коня были почти скрыты от глаз серым табаром и малиновым чепраком. Его эмблема — стоящий на задних лапах лев — высилась между рогами на его шлеме. Он был похож на красно-серую стену! Да, он производил впечатление: Катрин как зачарованная не могла оторвать от него взгляда.

Крик изумления из тысяч глоток заставил ее вздрогнуть.

— О! — в восхищении воскликнул Сан-Реми. Катрин будто во сне увидела, как полностью вооруженный Арно выехал из павильона. Огромный Лионель де Ван-дом с уважением следил за ним. У приближавшегося рыцаря был не только щит с ястребом. Отдавая дань уважения, как заметил Сан-Реми, Арно де Монсальви носил цвета короля Франции.

Накидка из голубого шелка, с вышитыми золотом королевскими лилиями, закрывала не только его, но и броню коня до самых копыт. Голубой с золотом была и кожаная накидка, которая свисала с его шлема, предохраняя шею сзади. Черный ястреб и графская корона были заменены на его шлеме высокой золотой королевской лилией, которая выглядела огромной мерцающей драгоценностью. Только \одна деталь шлема отличала его от королевского: вместо королевской короны вокруг него шла голубая с золотом узкая лента. В королевских цветах, с поднятым забралом, сохраняя абсолютное спокойствие, Арно вызывал почтение как рыцарь и представитель короля.

— Он восхитителен! — хрипло сказала Эрменгарда Катрин. — Он мог бы быть Михаилом Архангелом!

Но Сан-Реми с печальным лицом скептически покачал головой.

— Я хотел бы, чтобы это так было! — сказал он. — Королевские лилии не должны оказаться в грязи, иначе король будет обесчещен! И, взгляните, как побледнел монсеньор!

Это было правдой. Обернувшись к Филиппу, Катрин увидела, что он стал бледен, как привидение. Его лицо, оттененное черным капюшоном и воротником камзола, казалось серо — зеленым. Она поняла, как много бы отдал герцог, чтобы сразиться с Арно. Его немигающие серые глаза были прикованы к лилии на шлеме де Монсальви. Это был горький намек принцу Бургундскому, который пригласил англичан. Но Филипп должен был владеть собой.