Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь

— Я пришла поменять покрывала, — сказала та, глядя на кровать. — Катрин тотчас бы забыла о ней, если бы девушка внезапно не заговорила:

— Монсеньор герцог просит госпожу поужинать и ложиться в постель, не дожидаясь его. Монсеньор, вероятно, задержится и приносит госпоже свои извинения… Через минуту я принесу ужин.

Служанка стояла у кровати, держась за один конец одеяла, как бы приглашая Катрин забраться туда. Та решила принять немое приглашение и, сняв туфельки, нырнула под простыню. Это был изнурительный день, но прием в магистрате принес Катрин неожиданную передышку, по крайней мере, было бы неразумно не воспользоваться этим, чтобы немного отдохнуть. За окном было теперь совсем темно и ветер усиливался. Она могла слышать его завывание в камине, где пламя на миг замерло.

Катрин зарылась в груду шелковых подушек и тотчас почувствовала себя лучше. Комната Филиппа по иронии судьбы дала немного одиночества, в котором она нуждалась, но которого она никогда бы не нашла в двух суматошных комнатах, которые делила с Эрменгардой и тремя другими фрейлинами. Она улыбнулась, вспомнив свою подругу. О чем думает сейчас дородная графиня? Наверное, что Катрин убежала со своим Арно и сейчас во весь опор мчится в направлении Гиз, устроившись на седельной подушке позади рыцаря. Картина, которую она нарисовала в мыслях, была настолько болезненна, что почти полностью разрушила ту решимость, которую она с таким трудом создала в последние часы. Для собственного спокойствия она должна была запретить себе думать об Арно. Она будет думать о нем потом, когда пройдет через это испытание. Тогда у нее будет время обдумать, что делать дальше.

Когда молодая служанка вернулась, неся в руках поднос, на котором был ужин, Катрин почувствовала, что очень голодна. Утром, перед поединком, она не смогла проглотить ни кусочка, несмотря на настойчивые просьбы Эрменгарды, и теперь с большим аппетитом съела целую миску супа со взбитыми яйцами, половину жареного цыпленка, заливное из зайца и несколько засахаренных слив, запив все это сансеррским вином из золотого кубка. Затем она отставила в сторону поднос, который служанка тотчас унесла и опять улеглась среди подушек. Она почувствовала себя значительно лучше. Когда молоденькая девушка спросила ее, не нуждается ли она еще в чем-нибудь, Катрин с беспокойством спросила, где сейчас герцог. Служанка ответила, что он только что уехал в зал магистрата, где сейчас начинается праздник.

— Тогда опусти занавески и можешь идти, — сказала Катрин. — Мне больше ничего не нужно.

Девушка опустила занавески над кроватью, сделала быстрый реверанс и выбежала на цыпочках из комнаты. В теплых глубинах кровати Катрин попыталась заставить себя хорошенько обдумать ситуацию, в которую она попала, и понять, как вести себя с герцогом, когда он рано или поздно вернется и потребует плату за то, что он рассматривал как ее долг.

Но она устала, ее клонило в сон, и сейчас она была не в состоянии что-либо придумать. Уютно завернувшись в теплое шелковое одеяло, Катрин мгновенно уснула.

Когда она открыла глаза, то, к своему удивлению, обнаружила, что занавес вокруг кровати поднят и уже день. Филипп был в комнате, но стоял у окна в том же платье, что и вчера, и что-то писал за высоким железным столом, на котором находилось несколько свитков пергамента. Скрип гусиного пера по пергаменту и отдаленный петушиный крик нарушали тишину. Услышав, что она села на кровати, герцог, улыбнувшись, повернулся к Катрин.

— Вы хорошо спали?

Бросив перо на стол, он подошел к кровати и, поднявшись на две ступени и оперевшись локтем на столбик кровати, взглянул на нее с высоты своего роста. Катрин сначала посмотрела на герцога, затем на постель, которая была столь же гладка и опрятна, будто она только что забралась туда. Выражение ее лица заставило Филиппа рассмеяться.

— Нет… Я не тронул вас. Прием закончился рано утром, я вернулся сюда и увидел, как вы крепко спите. Как бы сильно я ни желал вас, мне было жаль будить вас… Кроме того, мне не нравится заниматься любовью со спящими женщинами, не отвечающими на ласки. Но как свежо и нежно ты выглядишь сейчас, любимая! Твои глаза светятся, как сапфиры, твои губы…

Лицо Филиппа осветилось любовью. Он сел на кровать рядом с ней, взял ее за руки и стал нежно и ласково целовать ее. Абсурдная, нелепая мысль пронзила сознание, Катрин. Он напомнил ей дядю Матье в его винном погребе в Марсаннэ, когда тот пробовал одно из своих лучших вин. Удивительно проворные губы Филиппа были совершенно не похожи на губы Арно, в которых жила жажда поцелуев. Филипп же ласкал своими поцелуями, они были обдуманны и расчетливы, их единственной целью было вызвать желание в женском теле. Он касался ее нежно, так нежно, что Катрин чувствовала, что слабеет. Это было как все убыстряющееся скольжение по склону к чему-то, чего она еще не могла разглядеть. Не было ничего, что могло бы остановить падение… Но редкие, изысканные, пугающие, головокружительные ощущения не имели ничего общего с ее настоящим чувством. Ее сердце осталось нетронутым, но тело отвечало страстно и горячо.

Позже, когда Филипп выпустил Катрин из своих объятий, его губы продолжали ласкать ее тело, она, легко вздохнув, покорно ждала его следующего шага. Но ничего не случилось. Тяжело вздохнув, Филипп оторвался от нее.

— Какая жалость, что у меня назначен прием, любимая! Рядом с тобой можно легко забыть обо всем!

Однако, что бы он ни говорил, он полностью владел собой. Он улыбался, но серые глаза оставались холодными. У Катрин было тяжелое чувство, что он тщательно изучает ее. Не сводя глаз с нее, он вернулся к столу, схватил маленький колокольчик и позвонил. Появился с поклоном паж.

— Скажите капитану де Руссе, что я хочу видеть его и тех, о которых говорил ранее…

Затем, когда паж с поклоном ушел, герцог обратился к Катрин:

— Умоляю простить меня за то, что принимаю по государственным делам в вашем присутствии, — сказал он с вежливой улыбкой, которая, однако, не коснулась его глаз. — Я особенно хочу разобраться с этими делами, пока вы здесь, чтобы полностью успокоить вас. Надеюсь, вы будете довольны.

Прежде чем Катрин, которая не поняла ни слова из того, что он говорил ей, смогла ответить, дверь отворилась, и вошли трое мужчин. Первым был Жак де Руссе. Но когда она увидела других, ей пришлось закусить губы, чтобы не закричать от ужаса: это были Арно и его друг де Ксантрай!

Катрин почувствовала, как боль пронзила ее, словно удар кинжалом, что силы покидают ее. Кровь отлила от лица и рук и хлынула к сердцу, которое, казалось, вот-вот остановится. Теперь она ясно поняла, какую ловушку приготовил для нее Филипп, чтобы проверить, говорила ли она правду, утверждая, что ничего, кроме детской дружбы, не связывает ее и Монсальви. Сидя на кровати в ярких лучах солнца, одетая в прозрачное белье, которое вызывающе обтягивало ее тело, с Филиппом, стоящим рядом, одетым в домашнее платье, она почувствовала себя пригвожденной к позорному столбу! Как после этого Арно сможет усомниться, что она не любовница герцога? Катрин видела лишь его строгий профиль. Он не смотрел на нее, но когда он вошел, она перехватила его взгляд, и в нем было лишь презрение.