Мари Клармон - Любовь побеждает все

Они неслись через йоркширские болота. Ева не могла вымолвить ни слова. Луна, похожая на фонарь Мэтью, висела в небе, заливая призрачным светом занесенные снегом пустоши. Ледяной ковер, блестевший словно россыпь бриллиантов, тянулся на многие мили вокруг них.

В углу на полу стояла маленькая железная жаровня на углях. Но она не могла прогнать холод. И не могла рассеять туман, которым Ева так тщательно укрыла свое прошлое. И это колыхание экипажа! О боже, ее так тошнило от него!

Стоило закрыть на секунду глаза, как Ева начинала дрожать. И чувствовать панику, которая будто размокшая грязь затягивала ее. Она видела карету в луже, свой полет перед ударом о землю. Ева боялась открыть глаза и увидеть…

Она сглотнула и открыла глаза.

— Надо остановиться, — едва дыша, проговорила Ева.

— Мы не можем.

Йен, не отрываясь, смотрел в окно кареты. Его лицо словно окаменело, губы сжались в линию.

— Мне необходимо.

Ее рот наполнился слюной, и она опять сглотнула.

— Нет, Ева. — Казалось, эти слова срывались с губ Йена против его воли. — Мы должны ехать. Чем дальше мы уберемся отсюда, тем лучше.

Карета подпрыгивала на неровной дороге, и с каждым таким прыжком Еву мутило все больше. Видение белого свернутого одеяльца становилось все ярче. Оно лежало так близко, но все же у нее не было сил до него дотянуться. Сверток был неподвижен, заливаемый холодным безжалостным дождем. Ева подалась вперед и схватила медную ручку двери.

— Черт, что ты делаешь?

Йен стукнул кулаком стену кареты, за которой сидел кучер. Экипаж резко остановился.

Ева распахнула дверь. Не выходя из экипажа, она наклонилась вперед, и ее вырвало. После этого тело обмякло, руки, на которые она опиралась, задрожали. Ева чуть не упала лицом в снег.

— Проклятье, — шепотом выругался Йен.

Он обхватил ее и прижал сзади к своему сильному телу. Ева застонала, ощущая неприятный привкус во рту. Несмотря на холодный ветер, она была в липком поту. Одна большая рука Йена крепко держала ее, другая, откинув со лба волосы, гладила по голове.

— Все хорошо, — повторял он, — все будет хорошо.

Ева высунулась из коляски чуть дальше и глотками пила холодный, очищающий ее воздух. Она смотрела на танцующие хлопья снега, сбивавшиеся в сугробы, а потом устремила взгляд к горизонту. Застывший зимний мир простирался далеко вокруг. Он казался таким прекрасным и чистым, совсем не похожим на боль и жгучее горе, которые заполонили ее сердце.

Почему Ева повела себя так глупо? Так безрассудно? Ее упрямая глупость погубила жизнь ей и ее ребенку. Воспоминания с новой силой сжимали сердце Евы, заставляя морщиться от боли. Она встряхнула головой, усилием воли прогоняя ужасные картины из прошлого.

Йен протянул ей носовой платок.

— Спасибо, — пробормотала Ева, взяла его и стала вытирать губы.

Немного придя в себя, она повернулась, чтобы сесть в экипаж. Руки Йена помогли ей опуститься на мягкое сиденье.

— Прости меня, — нежно сказал он.

Ева удивленно заморгала, не совсем понимая, как он мог такое сказать.

— За что? Ты ведь спас меня.

— Этого недостаточно. Я должен был вернуться раньше.

На мгновение Еве показалось, что он сказал: «Я не должен был уезжать». Но нет, эти слова прозвучали только в ее голове. Она настолько хотела их услышать, что ее угнетенный лекарствами разум создал такой фантом.

Наконец-то Ева смогла по-настоящему разглядеть Йена. Действие настойки заканчивалось, способности видеть и размышлять почти полностью к ней вернулись. И оказалось, что от того юноши, каким Ева помнила его, почти ничего не осталось. Завитки черных волос так же падали ему на лоб, но зеленые глаза миндалевидной формы смотрели на нее с затаенной болью. Лицо Йена тоже никак нельзя было назвать мягким. Скулы были жестоко очерчены, а квадратный, слегка вздернутый подбородок словно подначивал врагов попробовать ударить по нему кулаком. На щеках едва заметной тенью проступала черная щетина.

Белая льняная рубашка Йена была запачкана, шейный платок — измят. Жилет бежевого цвета он расстегнул, распахнутые полы серого пальто лежали вокруг него подобно огромным крыльям. В этих одеждах пряталось сильное, мускулистое тело. Он стал почти в два раза больше, чем тот Йен, который уехал от нее в Индию.

Ева помнила его озорным, беззаботным юношей. Она любила его тогда и мечтала, что Йен женится на ней, хотя это противоречило чувству долга. Теперь он изменился, стал другим, новым для нее Йеном. Она видела это по его взгляду. Ее спаситель верил, что сделал недостаточно.

Этот изменившийся Йен, похоже, ни в чем не находил радости. Он, как, впрочем, и сама Ева, балансировал на краю пропасти. Только своих демонов Йен прятал глубоко в сердце.

— Ты сделал достаточно, — сказала ему Ева.

Мрачная решимость читалась на его лице.

— Я буду казнить себя до тех пор, пока ты не окажешься в полной безопасности, — твердо заявил он. — Ради этого я готов горы свернуть.

Безопасность. Это слово было будто издевательством над ней. Однажды Еве пришлось усомниться в его значении.

— Вряд ли я когда-либо почувствую себя в безопасности.

— Почему ты так думаешь? — нахмурив брови, спросил Йен.

— Из-за того, что я сделала сегодня. И раньше…

Где-то в глубине души Ева точно знала, почему ей всегда будет грозить опасность, но у нее никак не получалось вспомнить, из-за чего именно. Перед глазами мелькнул образ Томаса, его злобное, перекошенное от зависти лицо с белыми губами. Ева моргнула, и видение исчезло.

— Не знаю. Просто больше такого не будет, и все.

Йен молчал. Ева старалась выдержать его пристальный, непреклонный взгляд. Она знала, о чем тот сейчас думал. Конечно, Йен боролся с отвращением к ней. Он винил ее за то, что из-за ее глупости погиб маленький Адам. Иначе и быть не могло.

У Евы опять скрутило живот, но она кое-как проглотила свои боль и страх. В ее жизни была одна-единственная цель — защищать сына. Значит, она виновата в его гибели?

Ответом было решительное «да». Ева настояла на том, чтобы поехать в деревню во время дождя. Она подгоняла лошадь хлыстом, чтобы быстрей доставить на почту письмо, содержание которого ей уже было не вспомнить. И Ева сама решила взять с собой крошку Адама. Ее предупреждали, говорили о дожде и плохих дорогах, но она все равно решила отправиться в путь. И вернулась без сына.

Йен сидел неподвижно, как статуя. Наконец он нарушил тишину:

— Клянусь, пока я дышу, ты будешь в безопасности. Я посвящу этому всю жизнь.

Ева открыла рот, чтобы возразить. Но вдруг с изумлением поняла, что Йен говорит абсолютно серьезно. Его глаза были полны решительности. Ей вдруг показалось, что, возможно, ее спаситель тоже был не в своем уме, как и она сама.