Джо Беверли - Скандальная графиня

– Прошу меня простить. Просто я не до конца понимаю. Отчего он появился в Эрне, пылая чувствами, после целого года разлуки?

– Смею вас уверить: это и вправду был целый год разлуки, – сказала Джорджия. – Но в последние месяцы мы состояли в переписке. Он пытался писать мне с самого начала, но я решительно отказала. Я не принимала писем ни от кого из джентльменов. Тем не менее в декабре произошла та самая история с моей свекровью, и мне стало известно, что Селлерби отчаянно пытался заставить ее опомниться. Я написала ему благодарственное письмо, и постепенно мы начали переписываться. Признаюсь, мне радостно было узнавать городские новости. Однако, уверяю, в моих письмах не было ровным счетом ничего, что могло бы внушить ему ложные надежды.

– Видимо, он иного мнения.

Джорджия всплеснула руками:

– Сделаю все, что в моих силах, чтобы всячески избегать его общества, а если мы встретимся, постараюсь прояснить ситуацию раз и навсегда. Благодарю, что предупредили. – И она вновь встала.

Дрессер спросил:

– А почему вы не думаете о том, чтобы выйти за него? Ведь Селлерби богат, носит графский титул, разделяет ваши интересы.

Джорджия сурово сдвинула брови:

– Не знаю. Он мне приятен, или же я просто к нему привыкла, но я ровным счетом никаких чувств к нему не питаю! Я отношусь к нему так же, как к своим братьям.

– Однако и обо мне вы говорили то же самое, – напомнил Дрессер.

Джорджия вспыхнула:

– Вы и должны быть для меня как брат.

И она направилась к дверям, но Дрессер первым открыл их и выглянул в коридор.

– Никого.

Джорджия, стоя у него за спиной, замешкалась. Дрессеру с трудом удалось скрыть улыбку.

Она может сколько угодно рассуждать о братских чувствах, однако леди Мей хотела поцелуя. Она не признается в этом, возможно, даже самой себе, но главным образом именно это желание и привело Джорджию к нему в комнату.

– Доброй ночи, – поклонился Дрессер.

Она недовольно нахмурилась, однако, опомнившись, поспешила к себе в комнату.

И только тут Дрессер осознал: ее внезапное явление настолько одурманило его, что он так и не поведал ей о своих подозрениях.

Войдя к себе в спальню, Джорджия в изнеможении прислонилась к стене – сердце бешено стучало, ноги подкашивались. Почему, ну почему он ее не поцеловал? До сего момента она даже не представляла, насколько ей хотелось вновь изведать сладость его поцелуя.

Впрочем, он повел себя вполне достойно – особенно учитывая то, насколько ясно она дала понять, что им никогда не быть вместе.

Подумать только – он ей как брат! Никогда она не чувствовала такой близости, такого родства даже с самым своим любимым братом! Однако это ничего не меняло: ей не стоило так вот вламываться в его комнату.

Джорджия сбросила халат и забралась под одеяло, но, задув свечу, вновь мыслями вернулась к тому самому неслучившемуся поцелую и с трудом сдержала рыдание. Кажется, весь мир сговорился сделать ее несчастной!

Она дурно спала ночь и проснулась с тяжелой головой.

– Лучше вам остаться нынче дома, миледи, – сказала Джейн. – И вовсе не нужно все время надзирать за работой Мэри.

– Но в костюм надо постоянно вносить изменения!

– Тогда поезжайте к Мэри попозже, а с утра отдохните.

Джорджия лениво позавтракала, но понимала, что усидеть дома ей будет нелегко. И тут она поняла, чего хочет.

Она быстро нацарапала записку.

– Джейн, отнеси-ка это лорду Дрессеру. Ведь я обещала показать ему город.

Однако Джейн возвратилась с известием, что лорд Дрессер отбыл.

– Его вызвали в адмиралтейство, миледи, на его имя пришло некое очень важное письмо.

– Господи, уж не намерен ли он вернуться на флот?

– Не знаю, миледи, но это сомнительно. Насколько мне известно, сейчас Англия не ведет военных действий.

– Ты права.

Джорджию смутила паника, овладевшая ею при этой мысли. Впрочем, где бы ни был этот человек – в Девоне или в море, – вскоре пути их разойдутся. Тем досаднее было, что ей так и не удалось погулять с ним по Лондону.

– Тогда я напишу несколько писем, а потом мы с тобой пройдемся по магазинам. А после обеда навестим Мэри – мне непременно нужно убедиться, что с костюмом все в порядке.

Она написала Лиззи, Клэр Оллуорт в Уилтшир и Анне Лонг в Ирландию. Писать об одних и тех же новостях было утомительно, хотя от Анны и Клэр она благоразумно многое утаила. Поход по магазинам разочаровал Джорджию – к тому же она с горечью осознала, что многие леди старательно ее избегают, и сочла за благо поскорее уйти.

Как она ненавидела тех, кто все это затеял! А ведь ее положение было весьма незавидным даже без этого проклятого письма! Итак, Элоиза Кардус и… кто же еще? Кто настолько ее ненавидит? А когда Дрессер не явился к обеду, Джорджия уже с трудом сдерживала слезы.

– Думаю, он остался отобедать в адмиралтействе, – с показным равнодушием сказала она. – Не пойму, зачем Дрессер им понадобился.

– Рассуди здраво, дитя мое, – сказала мать, – Дрессер теперь лорд. Да, он всего лишь барон, но даже этот титул дает ему право заседать в палате. И ему во что бы то ни стало надлежит отдать свой голос за процветание флота – в адмиралтействе за этим должны проследить.

Джорджия и сама полагала, что так дело и обстоит, однако понимала, что Дрессер проголосует так, как велит ему совесть, а вовсе не адмиралтейство.

За обеденным столом нынче было всего восемь человек, включая жен ее двух братьев. Они были столь изысканно-вежливы с Джорджией, что ей захотелось тотчас удалиться. Она силилась оставаться спокойной и делать вид, что ничего не происходит, но возблагодарила Бога, когда гости наконец распрощались.

Она уже собиралась покинуть гостиную, когда мать сказала:

– Мы приглашены нынче вечером на выставку в посольство Дании. Хочешь пойти с нами?

Джорджия понимала, что должна пойти – что должна вновь изображать чистоту и невинность, изо всех сил очаровывать людей, пытаясь вернуть их благорасположение, но… у нее просто не было сил.

– Мне весь день сегодня нездоровилось, мама. Лучше я лягу пораньше.

Вернувшись от Мэри Гиффорд, Джорджия немного поиграла в карты с Джейн, а затем и в самом деле приготовилась лечь спать. Отпустив Джейн, она все никак не могла успокоиться. Она пыталась читать, однако то и дело подбегала к окошку посмотреть, не едет ли карета, не возвращается ли Дрессер.

Это было одновременно и глупо, и очень дурно – ведь нынче ночью совершенно отсутствовал повод посетить его комнату, но искушение было очень велико. И повод следовало тотчас выдумать!

Где, черт его возьми, он шляется? Уже пробило восемь – никакие дела в адмиралтействе настолько не затягиваются. Для человека, недавно попавшего в Лондон, Дрессер слишком уж рьяно предается светским развлечениям.