Сара Маклейн - Манящая тайна

Взгляд ее остановился на его здоровой руке, сжимавшей галстук, который он недавно снял. Эта длинная полоса ткани казалась одновременно обещанием и угрозой.

— Ты очень тревожишься из-за чужой власти над тобой? — спросил Темпл.

Ее сердце бешено колотилось.

— Да.

Он протянул ей галстук. Поколебавшись, она взяла его, а Темпл лег на кровать и поднял руки над головой, к планкам изголовья.

Стоило ей взглянуть на него, распростертого перед ней на кровати, широкоплечего и прекрасного, — и во рту тотчас же пересохло. Он — само совершенство, во всех смыслах этого слова.

И тут герцог произнес:

— Ну давай. Распоряжайся сама.

Желание пронзило ее — жаркое, тяжелое, слишком сильное, чтобы ему сопротивляться. Широко распахнув глаза, Мара пропустила галстук сквозь пальцы и спросила:

— Ты уверен?

Он кивнул, крепче вцепившись в изголовье.

— Доверься мне, Мара.

Она проползла немного по кровати, голая, в одних шелковых чулках. Став рядом с Темплом на колени, спросила:

— Ты хочешь, чтобы я привязала тебя?

Он улыбнулся:

— Делай со мной все, что пожелаешь.

Он полностью отдавался в ее руки. Ради ее удовольствия. И она могла сейчас думать только об одном: ее наслаждение каким-то образом неотрывно связано с его. Эта мысль придала ей храбрости сделать немыслимое — оседлать его, прижавшись к нему распаленным естеством. Темпл застонал и закрыл глаза, приподняв бедра. Его тело словно давало обещания, которые он сдержит, как надеялась Мара.

— Но если ты собралась завязать мне глаза, — проговорил он с улыбкой, — то сделай это сейчас, чтобы не пытать меня больше своей красотой.

Завязать ему глаза? Боже милостивый! Неужели люди и впрямь делают такое?

И она тоже хочет. Просто ужасно хочет.

Подумав об этом, Мара не сдержала улыбки, а Темпл засмеялся:

— Ах ты, распутница! Да тебе это нравится!

— Ты меня хочешь, Уильям?

— Хочу?.. Да это слово даже приблизительно не передает того, что я испытываю. — Хочу — ничто по сравнению с тем желанием, которое меня обуревает. Отчаянным желанием.

Мара наклонилась и прильнула к его губам страстным поцелуем — таким сладостным, что оба едва не задохнулись от восторга. Затем, приподняв голову, она завязала ему галстуком глаза, наслаждаясь тем, как напрягалось под ней его тело. После чего прижалась грудями к его груди и прошептала ему на ухо:

— Ты мой.

Он прорычал в ответ:

— Всегда!

К сожалению, не всегда.

Увы, он не будет принадлежать ей всегда, потому что это невозможно. Всегда с ней — не та жизнь, которой он заслуживал. Ему нельзя жениться на сплошном скандале, на женщине, которую никто никогда не примет, на женщине, которую Лондон никогда не забудет. До тех пор пока она с ним, он для всех будет герцогом-убийцей.

А он заслуживает куда большего.

Но сегодня ночью можно притвориться, что все не так.

Мара целовала его плечо и здоровую руку, целовала татуировку, под которой напрягались мышцы. Не удержавшись, провела языком по краю рисунка. Он застонал от наслаждения, а она двинулась дальше, к груди, обращая особое внимание на шрамы, исполосовавшие его грудь и живот. Целуя их. Проводя языком по рубцам.

Темпл вздрогнул, и Мара сразу подняла голову:

— Больно?

— Нет, просто… Никто никогда не хотел к ним прикасаться так, как ты.

А ей хотелось к ним прикасаться. Хотелось потрогать каждый дюйм его тела. И Мара, расхрабрившись, приподнялась, скользнула вниз по его телу и стала расстегивать пуговицы на штанах — инстинкт и желание взяли верх над опытом. Темпл приподнял бедра над кроватью, помогая ей стянуть штаны вниз, — и вот он уже лежит перед ней с восставшим естеством.

И принадлежит только ей.

Мара замерла, любуясь им, распростертым перед ней во всей красе, — здоровой рукой он крепко держался за изголовье, так что костяшки пальцев побелели. И он был готов отдаться ей.

Да, он отдал себя в ее власть. Полностью.

Мара неуверенно потянулась к нему дрожащей рукой. И снова замерла. Потом все же приблизилась, и он это почувствовал.

— О, Мара… — произнес он сквозь стиснутые зубы, произнес невнятно от обуревавшего его желания. И это прозвучало очень мило.

Она чувствовала, что готова дать ему все, чего он только захочет, но…

— Я не знаю, что делать, — призналась Мара. Оказалось, что сказать такое довольно просто, когда глаза у него завязаны. — Я никогда… Я хочу сделать все правильно.

Он прерывисто засмеялся:

— Ты просто не можешь сделать что-то неправильно, милая. Клянусь. Я слишком сильно тебя хочу.

Она наклонилась пониже и прошептала:

— Я постоянно мечтала об этом глухими ночами. Представляла, как это бывает.

Он помотал головой:

— Нет, не рассказывай ничего! Не хочу знать, что ты мечтала о другом.

Мару эти слова шокировали.

— Никакого другого не было, — сказала она. — Всегда только ты.

И тут наступила ее очередь прикасаться, изучать, трогать… Она положила ладонь на его восставшую плоть и почувствовала, как она дернулась и еще больше затвердела, если такое вообще было возможно.

Темпл громко застонал, и Мара пришла в восторг от этого мужского стона.

— Ты такой твердый…

— Да, но только для тебя.

— И при этом… мягкий, — добавила она. — Сталь, обтянутая бархатом.

Темпл разжал пальцы и потянулся к ней, но тут же вспомнил про свое обещание и вернул руку на место.

— Не такой мягкий, как ты, любимая.

— Кажется, у тебя сложности, — произнесла она, проводя ладонями по его паху и наслаждаясь тем, как в такт двигались бедра Темпла.

Он ухмыльнулся:

— Ты меня дразнишь?

— Очень может быть, — ответила она с улыбкой.

Темпл нахмурился.

— Мисс Лоув, не забывайте: как вы нам, так и мы вам.

Ее охватило возбуждение.

— Какое чудесное обещание!

Снова раздался стон. Он не мог сдержаться, этот восхитительный мужчина!

— Продолжай, — попросил он.

— Мне казалось, здесь командую я, — возразила Мара.

— Любовь моя, ты сошла с ума, если думаешь, что власть не в твоих руках.

Она снова улыбнулась, сжав его естество.

— Откуда мне знать, что я тут главная?

— Если бы главным был я, мы бы сейчас не играли в эти глупые игры.

Мара засмеялась, и Темпл сказал:

— Я люблю твой смех. Ты смеешься так редко, а мне хотелось бы слышать его каждый день.

Мара замерла. Это было самое прекрасное из всего, что ей когда-либо говорили. И она вознаградила любимого, погладив его древко еще более настойчиво.

— Уильям, скажи мне…

— Все, что угодно, — пообещал он.

— Скажи, нравится ли тебе это?

Он протяжно застонал.

— Мне нравится все, что ты делаешь.

Мара наклонилась, поцеловав его в губы. И поцелуй этот оказался долгим и страстным — совершенно восхитительным. Когда же он прервался, она спросила: