Анна Рэндол - Грехи негодяя

– Йен, я сказал, замолчи.

– Она рыдает в пустой комнате – это я говорю на случай, если ты предпочитаешь ничего вокруг не слышать. Она плачет в подушку, чтобы приглушить звук. Очень деликатно.

Клейтон резко повернулся. Друг стоял прямо у него за спиной.

– Убирайся.

Глаза Йена гневно сверкали – такое Клейтон видел разве что несколько раз за все время их общения.

– Она тебя любит.

– И поэтому я должен закрыть глаза на ее ложь? На то, что она постоянно обманывает всех вокруг и делает из меня дурака?

– Мы с тобой тоже постоянно лгали. Почему же ты обвиняешь ее?

Клейтон несколько секунд молча сжимал и разжимал кулак. Правая рука сильно болела, но эта боль почему-то приносила облегчение.

– Я не обвиняю. Но не могу закрыть на это глаза. Как она могла ожидать, что я прощу такое нагроможденье лжи?

– Нам свойственно прощать тех, кого мы любим.

– Я был готов забыть, что она выдала меня отцу десять лет назад. Я закрыл глаза на ее предательство.

– Закрыл глаза? Как благородно! И до каких пор ты их не открывал? До ее следующей ошибки? Ты все еще защищаешь самого себя.

– Имею право.

– Почему она рассказала тебе о своих обманах?

– О, это тонкий расчет. Она была уверена, что я, как и мой отец, слишком слаб, чтобы воспользоваться ее откровениями. – Уже произнося эти слова, Клейтон понял, что в них нет смысла. Но ничего другого он придумать не мог.

– А может, потому, что она тебя любит и не хочет, чтобы между вами стоял обман?

«Я люблю тебя слишком сильно и не могу заняться с тобой любовью, пока многое скрываю от тебя», – кажется, так она сказала.

Вместо ответа Клейтон замахнулся на друга. Они слишком долго тренировались вместе, и он точно знал, что сделает Йен. Тот блокировал удар, а Клейтон выполнил захват и свалил его на пол. Но, падая, хитрюга нанес удар ногой, и Клейтон, рухнув на спину с ним рядом, задохнулся от полученного удара и ярости.

– Если я прощу однажды, то как могу быть уверен, что не придется делать это снова и снова? – проворчал он.

– А ты и не должен быть уверен. Если любишь, прощаешь снова и снова. Любовь жестока. Ты влюбляешься в несовершенного человека. Ты и сам такой же, хотя считаешь себя воплощением совершенства.

Клейтон вздрогнул. Потом он встал и протянул другу руку.

Йен ее принял. И тихо сказал:

– Я сейчас попытаюсь выяснить что-нибудь о нашем часовщике до утренней встречи. Возможно, возьму с собой Оливию, чтобы она не выплакала из себя всю влагу и не стала похожей на сушеный чернослив.

Клейтон понимал, на какую реакцию рассчитывал друг, но промолчал.

Йен остановился у двери.

– Подумай, что ты потеряешь, если простишь ее.

Клейтон тяжело опустился на кровать. Действительно, что он потеряет?

Ничего. Или все.

Он больше жизни любил Оливию, когда они были совсем молоды. Найдя доказательства того, что ее отец мошенничал, он, ни минуты не колеблясь, пошел к ней. Ему надо было предупредить ее и – по возможности – избавить от боли. Он ни в чем ее не заподозрил до той самой секунды, когда в его дверь вошел констебль.

Увидев ее отца в зале суда, он попросил разрешения поговорить с Оливией. Мистер Свифт рассмеялся: «Не будь идиотом, мальчик. Именно она тебя сдала». Клейтон больше не сказал ни слова. Ему было стыдно. Ведь он и в тот момент сделал бы все, чтобы вернуться… приползти к Оливии, несмотря на то что она сделала.

Он поклялся, что больше никогда не покажет свою уязвимость. Что больше никогда не будет уязвимым.

Клейтон закрыл лицо руками. Он всегда знал, что от второго шанса добра не бывает. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

«Мой отец был счастлив», – внезапно промелькнуло у него.

Клейтон медленно поднял голову. Несмотря на деньги, которые ему никогда не возвращали, несмотря на жену, которая бросала его и даже не считала нужным перебраться в другой город с очередным любовником, он действительно был счастлив.

Клейтону было неловко за отца, но сам отец никогда не испытывал неловкости.

Чего лишался отец, прощая жену? Разве что годов боли и злости.

Был ли отец слишком слаб? Да, возможно. Но таким его сделало вовсе не умение прощать.

Когда Оливия успокаивала Блина, у него, Клейтона, сердце защемило от гордости ее силой и решимостью. Она простила человека, который ее похитил. И в этом не было слабости.

Клейтон вернулся к окну. Во рту пересохло, горло стиснул спазм.

Умение прощать не сделало Оливию слабее. Напротив, сделало ее еще сильнее.

Клейтон выругался. Неужели он был так чертовски слеп? Неудивительно, что отец лишь качал головой, когда он, Клейтон, кипятился, до глубины души возмущенный его поведением. Лучше бы отец тогда его ударил.

Что он потеряет, если простит Оливию?

Только злость и горечь.

И он потеряет все остальное, если не простит ее, если не сможет простить.

Эта мысль нанесла ему удар эффективнее, чем французский штык.

Но разве он сумеет простить? Этому его никто и никогда не учил.

Он тщательно просмотрел и изучил все осколки предательства Оливии, которые так тщательно хранил, холил и лелеял в душе, и с изумлением обнаружил, что все они тонкие и хрупкие. Их так легко было выбросить…

Теперь-то Клейтон понимал, что своими действиями Оливия никогда не желала причинить ему вред – даже не думала об этом.

Да, Оливия несовершенна, но ведь и он тоже. Да и что такое совершенство, зачем оно ему? Нет, он не хочет, чтобы Оливия была совершенной. Он любит ее упрямство. Ему нравится, как она поддразнивает его, нравятся ее шутки, смех.

Теперь, когда первый шок прошел, шпионская часть его существа даже восхищалась ее действиями. Оказалось, что в глубине души он был рад тому, что Оливия изменилась – стала сильной, храброй, умной.

А сейчас она лежит и плачет в подушку. Женщина, которая не побоялась оказаться лицом к лицу с убийцей, чтобы спасти его, Клейтона, жизнь. Которая посвятила свою жизнь спасению людей в родном городке. Которая хотела, чтобы он знал о ней всю правду.

Да, он простил ее и в тот же миг почувствовал себя утопающим, которому в последний момент удалось вдохнуть живительный глоток воздуха.

Как странно… Он простил ее, но конец света не наступил, – напротив, он почувствовал себя лучше. И стал гораздо сильнее, чем прежде.

Почему же он так долго сопротивлялся такому простому и очевидному решению? Ведь он любит Оливию, и это самое главное. Все остальное не имело значения.

Ей потребовалась недюжинная смелость, чтобы во всем ему признаться. А способен ли он сам на подобный подвиг?

Клейтон с такой стремительностью ринулся к двери, что едва не упал – одна нога зацепилась о другую. Оливия больше не прольет из-за него ни слезинки.

Он надеялся, что Оливия сумеет простить его – даже несмотря на все те жестокие слова и колкости, которые он ей наговорил.