Эмилия Остен - Страсть и расчёт

Все тропинки в саду граф знал с детства и мог пройти по ним с закрытыми глазами, а потому через довольно короткое время Руперт оказался с той стороны дома, куда выходил заветный балкон. Здесь по стене спускались лозы дикого винограда, который без внимания и заботы садовников одичал окончательно и походил не на изнеженное растение, призванное облагородить вид старого особняка, а на прильнувшее к дому старое раскидистое дерево. По этим лозам граф и начал без особого страха карабкаться наверх. Такие фокусы он проделывал и в детстве, и в юности, и по-прежнему пребывал в достаточно хорошей форме, чтобы не упасть на заросший газон с высоты второго этажа.

В спальне мисс Грэхем царила темнота, однако балконные двери были приоткрыты, и ветер колыхал легкие занавески. Граф снял перекинутый за спину мешок, извлек из него гитару, бросил мешок у ног и уселся на перила балкона. Слуги находились в другом конце дома, леди Крайтон еще не возвратилась с бала, так что поднять шум, в случае чего, было некому. А потому Руперт, ничуть не стесняясь, начал перебирать струны, извлекая из них незамысловатую мелодию, и тихо запел:

В спальне произошло некоторое движение, и Руперт сделал паузу в пении, продолжая, однако, перебирать струны. Превосходная гитара, с которой он не расстался бы ни за какое золото мира, терпела даже такого неважного исполнителя, как граф Рэйвенвуд.

Через некоторое время на балконе возник светлый призрак – Луиза. Насколько можно было рассмотреть в полутьме (а свечу девушка предусмотрительно не зажгла), она поверх ночной рубашки надела пеньюар. Распущенные волосы струились по плечам и спине, и казалось, Луизу окутывает светлое облако.

Руперт хотел очаровать ее – но все больше и больше пленялся ею сам.

– Граф Рэйвенвуд! – прошипела мисс Грэхем. – Это вы?!

– О да, – подтвердил он, продолжая тихонько наигрывать мелодию.

– Что вы здесь делаете?

– Пою и играю вам, прекраснейшее создание.

Луиза фыркнула:

– Это я слышу. Как вы здесь оказались? Забрались по стене?

– Это не так трудно. Я готов ради вас и не на такое. Как вы чувствуете себя, мисс Грэхем?

– О, спасибо, неплохо. – Луиза подошла к перилам и присела напротив Руперта. Теперь он видел ее лучше, однако выражение лица девушки по-прежнему скрывала темнота. – А почему вы интересуетесь?

– Вы не выезжали весь день.

– Вы за мной следили?

– Не мог удержаться.

Послышался негромкий смешок, из чего Руперт сделал вывод, что движется в правильном направлении.

– Но зачем вы залезли на мой балкон так поздно вечером? – По тону мисс Грэхем было ясно, что истинный ответ на этот вопрос она прекрасно знает, однако такая игра… волнует. Ее тоже? Графу хотелось на это надеяться.

– Чтобы спеть вам эту балладу, – сказал Руперт и продолжил:

– Вы пропустили куплет, – безжалостно прервала его мисс Грэхем. – Там было что-то о ложе из роз, не так ли?

– Кроме того, что петь подобные стихи незамужней даме не слишком прилично, ложе из роз – это чертовски неудобно, – искренне высказался граф. Снова смех. Руперт не ошибся, думая, что столь интересная обстановка в сочетании с откровенностью смогут произвести на Луизу необходимое впечатление.

Она не походила ни на одну из дам, которых он встречал ранее. С ней требовалось изобретать новые способы обольщения – и Руперту это нравилось, черт побери все на свете!

К счастью или нет, тему розового ложа мисс Грэхем развивать не стала. Впрочем, граф не очень расстроился: он намеревался в полной мере насладиться ухаживанием за девушкой, растянув его на приличное время, чтобы и он, и она смогли получить от этого как можно больше удовольствия.

В конце концов, напротив него сидит, если поможет Бог, его будущая супруга. Она достойна лучшего – того лучшего, что Руперт способен ей дать. Все остальное – деньги и спокойствие за обеспеченное будущее – принесет ему именно она, а он просто обязан отблагодарить ее прекрасным романом, который непременно у них начнется. Уже начинается.

– Я бы попросила вас продолжать, граф, но вынуждена сказать – вы не очень хороший исполнитель, – произнесла бессердечная Луиза. – И хотя я оценила ваш порыв и смелость, гитарная музыка звучит гораздо лучше.

– О, жестокая откровенность! – простонал Руперт, который был чрезвычайно рад, что не придется продолжать пение, дававшееся ему с трудом. – В таком случае, может быть, вы благосклонно примете чтение стихов?

– Возможно, – кивнула Луиза.

Граф завел длинную и весьма экспрессивную балладу о несчастной любви и зеленых равнинах, которую еще в детстве заставил его выучить гувернер. Чьего она авторства и когда написана, Руперт благополучно позабыл. Это было единственное затверженное произведение, которое он помнил от начала до конца и умел читать с подобающим выражением. Вот и пригодилась баллада.

Мисс Грэхем дослушала стихи, сопровождаемые игрой на гитаре, до самого конца, не прерывая и не делая замечаний, а затем снизошла до похвалы:

– Это было очень мило, граф. Стихи вы читаете гораздо лучше, чем поете.

– И лучше, чем играю? – лукаво уточнил он, перебирая струны.

– Играете вы совсем неплохо. У вас красивая гитара. – Луиза протянула руку и коснулась грифа инструмента. – Это ведь не английская?

– О нет. У нас еще не умеют делать такие. Настоящая испанская. Два года назад мне выпала возможность посетить Испанию в обществе моих друзей, и в Севилье я свел знакомство с одним мастером, Антонио де Торресом. Он обучался изготовлению гитар в Гранаде и сейчас делает лучшие инструменты во всей стране, а может быть, и в Европе. Когда я зашел в его мастерскую (хотя бы скорее назвал ее святилищем струнной музыки) и ощутил этот запах настоящего дерева и настоящего искусства… Вы ведь знаете, мисс Грэхем, что искусство имеет свой особенный запах?

– Как и идея, как и одержимость своим делом, – вздохнула она, и Руперт замер: он не ожидал от нее подобного ответа. – Этот запах ощущается сразу, потому я понимаю, о чем вы говорите.

– Откуда вам это известно?

– Я всю жизнь провела рядом с одержимыми идеей людьми, – Луиза пожала плечами. – Мой отец, его партнер, их окружение – все они увлечены своим делом, искренне любят его и считают самым важным на свете. Иногда эта идея заслоняет весь белый свет, однако я рада, что с моим отцом такого не произошло.