Кэтрин Смит - Будь моим этой ночью

Шапель моргнул, вдруг почувствовав себя глупо.

— А у вас весьма современные взгляды.

— Зато у вас они слишком архаичные.

Она явно была на него разгневана — и не на шутку.

— Это не оскорбление, Прю. Просто наблюдение.

О да. Она почти заставила Шапеля поверить в то, что способна принять его таким, как есть — не как чудовище, но как человека. Никто, кроме него, не смог бы различить в темноте румянец, заливший щеки Прю.

— Извините меня. Как подсказывает опыт, большинство мужчин зачастую пренебрегают мнением женщины только из-за ее пола, а также из-за ложного убеждения, будто мы в чем-то им уступаем.

— Едва ли мне стоит напоминать вам о том, что я не таков, как большинство мужчин. Впрочем, то же самое относится и к вашему отцу, и к Маркусу. — И это несмотря на то что оба они также отличались от него самого.

— Нет, не стоит. Но ни отец, ни Маркус не стали бы так бездумно расточать собственную жизнь.

— Прошу прощения? — Должно быть, Шапель неверно ее расслышал.

Прю не стала колебаться с ответом:

— Мне до сих пор трудно поверить в то, что вы, прожив шесть столетий, так мало можете предъявить миру.

— Мало? — Как она пришла к такому выводу? С одной стороны, его жизнь была богата событиями, но с другой… любой путешественник мог бы составить ему достойную конкуренцию.

— Молино говорил, вы живете в церковном подвале.

— Так для меня безопаснее, к тому же я могу защитить церковь в случае нужды. — Боже правый, его объяснение звучало неубедительно даже для его собственного слуха.

— Это своего рода скала, за которой вы прячетесь, чтобы не оказаться лицом к лицу с миром.

Тут в Шапеле вспыхнула ярость. Он вовсе не нуждался в том, чтобы какая-то живущая в уединении юная особа упрекала его в стремлении спрятаться от мира.

— Вот уж не знаю, откуда у вас в голове взялась мысль, будто я растратил свое бессмертие понапрасну…

— Маркус поведал мне вашу историю. Только подумайте, сколько всего вы могли бы сделать и сколько разных чудес увидеть, если бы не провели целые столетия в укрытии.

Шапель задумался над ее словами. Ему приходилось путешествовать по большинству стран Европы, однако это казалось заурядным достижением в сравнении с тем, что он мог бы увидеть. Большинство знаний, которыми он обладал, были получены из книг и исследований, а не из первых рук.

— Для меня настоящее чудо быть рядом с вами.

Прю возвела глаза к небу:

— Вы говорите так лишь для того, чтобы заставить меня замолчать.

— Неправда!

Она пришпилила его к месту своим немигающим взглядом.

— Неправда! — настаивал он. — Возможно, по вашим меркам я и потратил свою жизнь понапрасну, но встреча с вами стала для меня поистине бесценным опытом.

Прю открыла рот, собираясь возразить, но тут он буквально набросился на нее. К этому моменту Шапель уже настолько проникся ее присутствием, что не в силах был себя сдержать. Он должен был попробовать ее на вкус — тем или иным способом.

Прю только ахнула, когда его язык проник к ней в рот. Шапель прижал ее всем телом к сиденью «даймлера», вздохнув, едва ее мягкая плоть окутала его. Он целовал ее, упивался ею до тех пор, пока напряжение в ее теле не ослабло и Прю не припала к нему безвольно, обвив руками его шею. Шапель застонал. Если он сейчас же не остановится, ничто не помешает ему зайти гораздо дальше, чем он намеревался. Прю могла желать его так же страстно, как он ее — и Шапель это знал, — однако он не мог себе позволить заняться с ней любовью прямо в автомобиле ее отца.

Откинувшись на спинку сиденья, он улыбнулся ей. Прю едва дышала, веки ее отяжелели, а взгляд смягчился.

— А вот это, — обратился к ней Шапель нарочито беззаботным тоном, — для того, чтобы заставить вас замолчать.

Она засмеялась и снова привлекла его к себе.

Когда Шапель проснулся, солнце уже давно клонилось к закату. Дни становились все короче, а ночи — длиннее, так что очень скоро время года будет ему благоприятствовать.

Мысль о Прю вызвала у него на губах улыбку. Минувшей ночью они, безусловно, не тратили свое время зря, обмениваясь поцелуями и беседуя почти целый час, пока не забрезжил рассвет. В груди Шапель чувствовал такую легкость, которой никогда не знал прежде, — и все благодаря Прю. В его сердце снова теплилась надежда.

Присутствие Прю сделало для его спасения больше, чем все испытания, которым подвергла его церковь. С ней Шапель мог оставаться совершенно открытым, делиться всем, чем угодно. Ему никогда не приходилось испытывать ничего подобного.

Шаги в коридоре предупредили его о появлении гостя. Молино, если он не ошибался. Шапель открыл дверь, чтобы приветствовать друга. Пожилой священник удостоил его суховатой улыбкой:

— Ты никогда не утомляешься, не так ли, мой друг?

«Нет, никогда».

— У тебя такое решительное выражение лица. Что случилось?

— Настала пора уезжать.

Шапель кивнул, хотя сердце замерло у него в груди. Он понимал, что священник прав, и мысль о том, чтобы покинуть Прю, причиняла боль.

— Когда? — Голос его звучал хрипло и отчужденно даже для его собственного слуха.

— Завтра.

Так скоро? У него почти не оставалось времени, чтобы попрощаться с Прю. Впрочем, возможно, это и к лучшему. Чем скорее он уедет, тем легче будет им обоим. Он уже успел привязаться к ней сильнее, чем следовало, да и она к нему тоже.

— Во Францию меня будет сопровождать Маркус.

Шапель покачал головой:

— Прошу прощения?

Губы его друга изогнулись в доброй улыбке:

— Полагаю, тебе лучше остаться здесь.

— Почему? — Как бы ни радовала эта новость, Шапель все же был раздосадован тем, что его так легко оставляли в стороне, и злился на себя за то, что так хотел остаться. Именно ему сейчас следовало прочесывать континент в поисках Темпла. Это была его обязанность, а вовсе не Маркуса.

— Маркус старается, как может, искупить свою вину. Мы вместе поедем во Францию и там используем мои связи в церковных кругах, чтобы разыскать Бишопа. Не исключено, что ему уже случалось сталкиваться с орденом.

— Даже если нет, — отозвался Шапель рассеянно, — Сейнт встречался с ними наверняка.

Бишоп был охотником по призванию и выслеживал демонов и злодеев, чтобы вершить над ними правосудие на свой лад. Сейнт [6] Святой ( англ .). , с другой стороны, делал все, чтобы превратить собственное имя в насмешку. Он упивался тем, во что превратился, и горе тому, кто осмеливался встать у него на пути.

По-видимому, недоумение Шапеля не скрылось от взора пожилого священника.

— Знаю, что для тебя все это может показаться неожиданным, но, думаю, сейчас это самый лучший выход.

— Почему? Каким образом Грей может защитить вас от ордена, да и от Сейнта, раз уж на то пошло?