Барбара Картленд - Тень греха

— Большинство женщин вашего возраста и внешности не согласились бы с вами.

— В таком случае, милорд, я — исключение.

— Видимо, так оно и есть, — с долей сарказма заметил граф, — если только вы не рассчитываете на скорое замужество. Вы обручены?

— Нет!

— Но кавалеры, конечно, обивают ваш порог и торопят с решением?

— У меня нет никаких кавалеров.

Его губы дрогнули в улыбке.

— Вы же не думаете, что я поверю этим вашим словам.

— Вам придется поверить, потому что так оно и есть.

— Что же такое случилось со всеми джентльменами в Кенте? Неужели они ослепли?

Она промолчала, и граф, не дождавшись ответа, спросил:

— Почему вы живете одна, с единственной служанкой? Разве вам не нужна дуэнья? Разве нет друзей, у которых вы могли бы остановиться?

— Нана постоянно твердит, что в ее силах позаботиться обо мне должным образом.

— Не думаю, что ваша служанка соответствует строгим требованиям этикета. Итак, я повторяю свой вопрос. Есть ли на свете кто-то, кто мог бы вас принять?

— Нет. Никого.

— Почему?

— Полагаю, милорд, это исключительно мое личное дело.

— Будет вам, мисс Роксли. Как я уже сказал, на мне лежит определенная ответственность по отношению к вам. Вы живете в моем поместье, и уехать вам некуда. — Он выдержал небольшую паузу и продолжил неторопливо, словно размышляя вслух: — Вы не настолько невинны, чтобы не понимать, какие пойдут слухи, если вы останетесь в Садовом коттедже, тогда как я буду находиться в Монастыре.

Секунду-другую Селеста недоуменно смотрела на гостя, а когда поняла, о чем идет речь, заметно порозовела.

— Вы… вы имеете в виду…

— …именно то, что вы и предполагаете, — закончил за нее граф.

— Но это же нелепо! — воскликнула, поднимаясь со стула, Селеста. Не сознавая, что делает, она прошлась по комнате и остановилась у окна с видом на сад. — Вам не стоит беспокоиться, милорд. Уверяю вас, что бы я ни сделала, в этой части света никто не удивится. Более того, никто даже ничего не заметит.

От графа не укрылась прозвучавшая в ее голосе нотка горечи.

— Думаю, — сказал он, помолчав, — вам придется разъяснить это заявление.

— Не вижу причин что-либо разъяснять, — отрезала Селеста и, повернувшись, посмотрела на графа: — Пожалуйста, милорд, позвольте нам с Наной остаться здесь! Мы не доставим вам никаких неудобств. Вы даже можете забыть о нашем существовании. Как ни прискорбно, нам действительно некуда пойти, а оплачивать жилье, снимая его где-то еще, мне не по силам. Пожалуйста, коль уж вы богаты и у вас столько всего есть, проявите… щедрость.

Голос ее дрогнул, и все же ей, видимо, не удалось растрогать гостя, чье лицо сохраняло прежнее бесстрастное выражение.

Казалось, больше, чем слова, его занимали ее глаза и губы.

— Возможно, я и откликнусь на вашу просьбу, — проговорил он наконец, — но, разумеется, сначала мне нужно узнать все подробности вашего положения.

Селеста снова отвернулась.

— Что ж, не расскажу я — найдутся другие, кто сделает это с большим удовольствием. — Она вздохнула. — Четыре года назад моя… мать сбежала с… соседом.

Граф удивленно вскинул брови.

— Могу ли спросить, как звали этого соседа?

— Его звали… маркиз Герон, — глядя в окно, ответила Селеста.

— Боже мой! А ваша мать… ее зовут Элейн?

— Да.

— Я, разумеется, встречал ее, но не представлял, что она жила здесь и что у нее есть дочь. — Селеста никак не откликнулась, и граф, пожав плечами, продолжал: — Итак, местное общество отвергло вас из-за матери.

— Конечно. — В голосе девушки прозвучала жесткая нотка. — Как вы не понимаете? Я же могла пагубно повлиять на сверстниц или соблазнить их братьев!

— Следует ли понимать это так, что общество заставило вас страдать из-за того, в чем вы нисколько не повинны?

— Как говорит Нана, у старых грехов длинные тени.

— Ваша мать — очень красивая женщина, — произнес после недолгой паузы граф.

Селеста промолчала.

— Я хорошо помню, какие ходили слухи, когда она сбежала с маркизом Героном. Они очень любили и по сию пору любят друг друга.

— Мы тоже любили ее…

Признание далось Селесте с трудом, и за ним стояла глубокая, давняя боль.

— Понимаю ваши чувства, — заметил граф, — но полагаю, что ваша мать, как и многие женщины до нее, посчитала, что ради любимого мужчины можно пожертвовать всем миром. — Селеста вновь промолчала, и он добавил: — Когда-нибудь вы сами полюбите и тогда сможете понять ее.

— Этого не будет! Никогда! — твердо, с непривычной для нее резкостью возразила девушка и, возвратившись к камину, села напротив гостя. — В этом и заключается одна из причин, — продолжала она бесстрастным тоном, что, по-видимому, стоило ей немалых усилий, — почему я умоляю вашу светлость позволить мне остаться здесь.

— До конца жизни? — спросил граф с улыбкой, в которой Селеста услышала только насмешку.

— До конца жизни! — решительно подтвердила она.

— Вы шутите! — воскликнул граф. — Рано или поздно вы поймете, что даже несчастье — если это можно так назвать — не бывает вечным. И тогда вы выйдете замуж за того, кого полюбите, и станете, в чем я ничуть не сомневаюсь, прекрасной супругой.

— Мне не подобает спорить с вашей светлостью, но уверяю вас, я никогда не выйду замуж и никогда ни в кого не влюблюсь! — заявила Селеста.

В голосе ее прозвучала искренняя уверенность и твердая решимость.

— Полагаю, вы слишком умны, чтобы давать обещания, которые позднее опровергнет само время, — ответил граф.

Селеста нетерпеливо дернула плечами, и он продолжал:

— Я понимаю: вы были ребенком и не могли понять мотивы поведения вашей матери. Уйдя от вашего отца, она дала повод для скандала. Но я, как человек посторонний, нахожу для нее некоторые оправдания.

— Вы можете ничего мне не объяснять, — сказала Селеста.

— Да, но я хочу объяснить кое-что себе самому, — возразил граф. — Я знаю маркиза Герона много лет, фактически с детства, хотя он значительно старше меня. У него есть, как вам, вероятно, известно, жена, которая уже давно и неизлечимо больна: ее поразило безумие. Вот почему ваша мать и маркиз не могут вступить в брак даже после смерти вашего отца.

Не желая слушать, что еще скажет гость, Селеста отвернулась к пустому камину.

— Полагаю, у ваших родителей была большая разница в возрасте, — безжалостно продолжал граф. — Сколько было вашему отцу, когда он умер?

— Он… он умер в шестьдесят семь, — неохотно ответила Селеста.

— Спрашивать о возрасте леди не принято, — по губам графа скользнула циничная усмешка, — но, думаю, я не сильно ошибусь в расчетах, если предположу, что ваш отец был старше вашей матери по меньшей мере лет на двадцать пять.