Джоанна Борн - Черный ястреб

— Этот шелк не только выглядит как цветок. Он и на ощупь такой же. Нежные лепестки, внутри которых скрываешься ты.

У Жюстины не хватало слов, чтобы описать, насколько уютно она чувствовала себя в надежных и заботливых руках. Насколько приятно было ощущать ласки мужчины, которому доставляло удовольствие дотрагиваться до ее тела. Насколько приятно расслабиться в этих сильных и таких знакомых объятиях. А Хоукер вновь и вновь прижимал се к себе.

Покачиваясь из стороны в сторону и громыхая, экипаж медленно двигался вперед. Вокруг раздавался скрип повозок и грохот колес по булыжной мостовой. Прижавшись щекой к сюртуку Хоукера и прикрыв глаза, Жюстина наслаждалась моментом близости. В ее жизни так редки были мгновения, когда она могла на время забыть об осторожности.

— Ты не слишком спокойный человек. Эйдриан Хоукхерст. Но рядом с тобой мне почему-то очень спокойно. Никогда этого не понимала.

— Одна из загадок существования. — Хоукер коснулся пальмами соска Жюстины. и по ее телу тут же пробежала волна чувственной дрожи, оставив после себя след точно падающая с неба звезда.

— Мне нравится, — произнес Хоукер. имея в виду пробежавшую по телу Жюстины дрожь.

Он поцеловал ее в лоб, и Жюстина вновь задрожала в томительном предвкушении.

— Как хорошо… Я люблю, когда ты до меня дотрагиваешься!

— Я с удовольствием делал бы это на протяжении следующих десяти или двадцати лет. Ты подумала относительно замужества? Возможно, ты забыла о моем предложении, ибо слишком много всего произошло за последние несколько дней, но я все же спрошу.

— Нет, я не забыла о твоем предложении. Я решила оставить все как есть.

— И у тебя имеются на то веские причины, полагаю. Хоукер не выглядел обеспокоенным или расстроенным Он вновь поцеловал Жюстину в лоб, а потом проложил дорожку из поцелуев вниз к се уху. Она ощутила теплое дыхание Хоукера и шепот: «Chouette. Mignonne. Мои adore. Ti amo» [20] Сова. Милая. Любимая (фр.). Я тебя люблю (ит.). .

Экипаж, движущийся по улицам Лондона, был их вселенной, их маленьким миром, где они были совершенно одни. Так почему же не пойти на поводу у собственных прихотей и желаний? Не было причин себя сдерживать. Ничто не настораживало Жюстину. Она могла полностью отдаться Хоукеру и этому моменту.

Жюстина положила ладонь на плечо Хоукера и накрыла его губы в поцелуе — глубоком и изысканном.

— Мы поступаем очень неразумно, дразня друг друга подобным образом, — выдохнула она. — Нам стоит остановиться.

— Ты права, любовь моя. — Рука Хоукера скользнула меж бедер Жюстины и приступила к чувственной пытке. Экипаж мерно покачивался, а обуревающее Жюстину желание стало поистине непереносимым.

Когда она немного пошевелилась, Хоукер закрыл глаза и застонал.

— Мы скоро прибудем на Микс-стрит. — заметила Жюстина.

Ласкающая ее рука на мгновение замерла. Однако когда Хоукер убрал ее, чувственная пульсация в лоне Жюстины не ослабла. Влюбленные смотрели друг на друга и тяжело дышали в унисон. Десять вздохов. Двадцать…

— Ты чувствуешь это, не правда ли? — спросил Хоукер.

— Желание? Я горю, схожу с ума. Я так сильно хочу тебя!..

Хоукер нетерпеливо покачал головой:

— Я не об этом.

Он неожиданно погрузил свои длинные, ловко справляющиеся с отмычками пальцы в волосы Жюстины и держал ее голову так, словно она была какой-то необычной драгоценностью. После этого он нежно коснулся ее губ своими.

— Между нами существует океан желания. Это очень хорошо. Это чудесно. Я хочу тебя больше, чем чего-либо в этом мире.

Жюстина отвернулась бы, если бы ладони Хоукера не сжимали се голову так крепко. Когда столь жестокий и закаленный в боях мужчина открывает свое сердце, отвечать ему можно лишь правдой.

— Я никогда не хотела никого другого.

— Но ведь дело всегда было не только в желании, верно? С самого первого раза. — Он вновь нетерпеливо тряхнул головой. — Я о другом. Мы с тобой принадлежим друг другу. И так было всегда. — Экипаж сильно покачнулся, заворачивая за угол, но Хоукер не ослабил хватки. — Выхоли за меня.

Между ними были годы. Долгие годы принятия темных и тяжелых решений.

— Я уже не та, что была в двадцать лет.

— Я тоже. Для нас никогда не найдется пары. И ничего не изменится, даже если пройдет еще двадцать лет.

— Ты меня не знаешь.

— Я знаю тебя, как свою собственную кожу. Все эти годы в Италии и Австрии, работая друг против друга, мы каждую секунду знали, что каждый из нас собирается предпринять Мы были настолько близки, что я мог бы с таким же успехом держать тебя все это время на коленях.

Затылок, обнаженная кожа плеча и спина под шелковой тканью платья… рука Хоукера скользила по телу Жюстины. «На твоем теле нет ни дюйма, которого бы я не знал».

— Нет никакой причины на то, чтобы…

Пальцы Хоукера коснулись губ Жюстины. остановив поток слов. Тепло его дыхания обвевало ее лицо.

— Я люблю тебя, черт возьми, — прошептал Хоукер.

— Я не простая женщина, — ответила Жюстина.

— Я тоже чертовски сложный человек.

У Жюстины не хватало слов, чтобы высказать все, что она собиралась. Их словно бы вообще не существовало внутри ее. Но потом они вдруг появились.

— Это всегда был ты, — произнесла она.

Пальцы Хоукера впились в плечи Жюстины.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Да.

Но этого ответа Хоукеру было недостаточно. Сдвинув брови, он сурово потребовал:

— Почему? Почему ты выходишь за меня замуж. Сова?

И Жюстина ответила то, что он хотел от нее услышать:

— Я люблю тебя.

Хоукер не поднял глаз, когда в комнату вошла Фелисити.

Он стоял посреди кабинета на Микс-стрит. держал в руках нож и ждал начала драмы. Именно этим ножом ранили Сову. Яд все еще был на нем. Виднелся еле заметной белой полоской на краю лезвия. Равно как и засохшая кровь Совы.

— Он пришел не один, — произнесла Фелисити. — Привел с собой этого лизоблюда Римса. — Недовольно сдвинув брови. Фелисити оглядела пустые чашки, стоявшие на всех свободных поверхностях кабинета. — Полагаю, ты ждешь, что я здесь приберусь.

— Было бы неплохо.

— Вообще-то ты мог сделать это самостоятельно. — Фелисити принялась со стуком собирать чашки и горкой ставить их на сервировочный столик. — А не стоять как столб посреди кабинета, уставившись на стену и делать вид, будто занят чем-то невероятно важным.

— Знаешь, в Лондоне есть слуги, которые убирают посуду так быстро и бесшумно, что их даже не заметишь, — произнес Хоукер.

— Какие ловкачи.

— Только с тобой такой номер не пройдет. Более занудной и раздражающей женщины в целом мире не сыскать. Где ты оставила Каммингса и его верного пса? В библиотеке?

— В гостиной.

— Благоразумный выбор.