Татьяна Алексеева - Резанов и Кончита. 35 лет ожидания

Он все-таки попытался сделать еще одну отчаянную попытку вырваться из императорской кареты на свободу.

– Мне надо предупредить кого-нибудь из охраны, чтобы они присмотрели за моей лошадью, – сказал он, снова пытаясь встать. В голове вертелись самые безрассудные планы побега – вскочить в седло и ускакать в степь, а потом догнать поезд и сказать, что лошадь понесла, или даже нарочно выпасть из седла и сделать вид, что он сильно ушибся при падении. Одновременно Резанов также пытался решить, является ли побег от женщины, пусть даже такой высокопоставленной, трусостью и дезертирством.

– Да сидите! – рассмеялась императрица. – Неужели же они сами не догадаются, что раз вы отсюда не вышли, значит, едете со мной? Разберутся как-нибудь, что с вашим конем делать!

Николай послушно сел на свое место и приготовился к самому худшему.

Россия, Петербург – Иркутск, 1794 г.

Князь Платон Александрович Зубов держался так самоуверенно, словно был не гостем, а хозяином богато обставленного кабинета правителя Коммерц-коллегии. Впрочем, настоящий его хозяин уже был наслышан о том, что новый приближенный императрицы ведет себя так везде, где бывает, включая покои Зимнего дворца.

– Я хочу, чтобы этот мальчишка убрался как можно дальше от столицы и от двора! – объявил Зубов сразу же после обмена приветствиями и прочих формальностей. – Уверен, что вы, господин Державин, понимаете, как это необходимо, и не будете чинить к этому никаких препятствий!

– Я совершенно не понимаю, почему должен удалять из канцелярии одного из ее лучших работников, – изображая на лице равнодушие, отозвался его собеседник. – Господин Резанов ничем не заслужил такого отношения, он добросовестный и честный человек, он лучше всех справляется с самой трудной работой, и мне не в чем его упрекнуть.

– Ну а мне – есть в чем, почтенный Гавриил Романович, – нахмурился Зубов. – И мне очень странно, что вы не хотите этого понять!

Он встал с кресла и прошелся вдоль стола Державина, подошел к окну, резко развернулся и зашагал обратно. Его слегка вытянутое и довольно красивое лицо приняло капризное выражение, какое бывает у маленьких детей – казалось, еще немного, и могущественный князь расплачется, а то и вовсе упадет на пол и начнет бить по нему ногами, как малыш, которого родители не сумели правильно воспитать.

«Да, это вам не граф Орлов и не князь Потемкин… – вздохнул про себя Державин, украдкой разглядывая своего высокопоставленного посетителя. – Измельчали нынче фавориты ее величества, ох, как измельчали! Кто бы мне сказал лет так двадцать назад, что она приблизит к себе такого… Ни за что бы не поверил! Хм, а кто бы мне сказал, что я буду так неуважительно думать об императрице…» Державин шумно вздохнул и постарался придать своему лицу понимающее и сочувствующее выражение.

– Если Николай Петрович в чем-то провинился, он, безусловно, будет наказан, – пообещал он Зубову.

– Если бы этот сопляк в чем-то провинился, его наказал бы я! – резко повернулся к Державину его гость. – Но я дожидаться, когда это произойдет, не намерен! Я, можно сказать, хочу предотвратить несчастье, помешать ему совершить дурные поступки. И для этого прошу вас просто отправить его в другой город для решения каких-нибудь важных вопросов. Ни за что не поверю, что у вашей коллегии нет никаких серьезных дел за пределами столицы! Ведь есть же? Такие, с которыми как раз и сможет разобраться самый лучший и добросовестный работник?

«Нет, до Потемкина или Орлова этому фавориту далеко… – еще раз с прискорбием констатировал Державин. – Тем бы и в голову не пришло ревновать Екатерину к первому попавшемуся красивому юноше только потому, что она любит иногда с ним побеседовать или поручить ему какую-нибудь мелочь! Прошлые ее приближенные были выше этого, у них было собственное достоинство! И у Екатерины оно было – в те времена она бы на этого Зубова и не посмотрела даже!..»

Однако Зубов ждал его ответа, и дальше размышлять о том, как изменилась царица, ее фавориты и вообще нравы российского двора, было невозможно. Надо было что-то ему отвечать, причем сделать это так, чтобы, по возможности, выгородить «провинившегося» Резанова и не навлечь гнев царского фаворита на себя.

– У меня много дел в провинциях, князь, – согласился он с Платоном Александровичем. – Но Николай Резанов нужен мне здесь, в Петербурге. Здесь важных дел, требующих его участия, гораздо больше. Я вообще собираюсь со следующей недели загрузить его работой так, что ему придется надолго забыть о балах и прочих развлечениях. Но отсылать его в другой город – это невозможно.

Однако князя Зубова такое положение дел тоже не устраивало. Ему было недостаточно того, чтобы Резанов был занят и не имел времени видеться с Екатериной Второй, он хотел, чтобы у молодого красавца вообще не было для этого ни малейшей возможности.

– Мне очень странно слышать это от вас, господин Державин! – сказал он, удивленно приподняв брови. – Неужели во всей вашей коллегии работает только один толковый человек, без которого вы не сможете обойтись?

«Вот же упрямый ревнивец!» – с досадой возмутился про себя Гавриил Романович, уже понимая, что Зубов не успокоится, пока молодого Резанова не удалят из столицы, и что царскому фавориту все-таки придется уступить. Делать ему этого очень не хотелось, и раньше Державин ни за что бы не позволил так обращаться с собой и со служащими у него людьми, однако теперь времена действительно изменились. Да к тому же сил на тайную борьбу и интриги у него с каждым годом оставалось все меньше…

– В моей коллегии все работники толковые, и без каждого очень трудно обойтись, – холодно возразил он князю. – Возможно, я сумею подыскать господину Резанову дело в провинции, и, разумеется, мы справимся и без него, но кое в чем это работу коллегии все-таки затруднит.

– Но я ни минуты не сомневаюсь, что такой прекрасный руководитель, как вы, Гавриил Романович, сумеет без труда с этим справиться! – удовлетворенно улыбнувшись, заверил его Зубов.

– Благодарю вас за доверие, князь, – вздохнул Державин.

– А я – вас, за то, что вы его оправдываете, – ответил Зубов. – До встречи!

Дверь за ним с тихим стуком закрылась, и Гавриил Романович, устало вздохнув, откинулся на спинку своего мягкого кресла. Отправлять Резанова в другой город ему страшно не хотелось, идти на поводу у самодура Зубова хотелось еще меньше, а признавать свое бессилие перед ним было и вовсе противно. Но ничего другого Державину не оставалось, и он был уже достаточно мудр, чтобы понимать это.

«Расписать бы тебя, глупого индюка, в стихах, да так, чтобы все, кто тебя знает, поняли, о ком речь, и смеялись над тобой! – думал Державин, поглядывая на верхний белый лист лежавшей перед ним стопки бумаги. – Только у меня вряд ли так получится, не привык я высмеивать, умею только хвалебные оды писать… Это Крылов мог бы тебя высмеять в какой-нибудь басне, но он тоже с тобой связываться не захочет. А жаль. Может, конечно, еще появится какой-нибудь молодой поэт, который это сможет, но вряд ли… Молодежь теперь литературой не интересуется, ей бы только карьеру при дворе делать да на балах блистать! Новых талантливых поэтов в России больше не будет…»