Анастасия Туманова - Огонь любви, огонь разлуки

– Вот так…

– Что вам еще угодно? – ледяным голосом поинтересовалась Катерина, поворачиваясь к нему. – Теперь, добившись своего, вы снова отправите меня в камеру?

– О нет, – заверил Максим Модестович. – За что же? Вы полностью свободны, Катерина Николаевна… Позвольте только еще один вопрос – из чистого любопытства, поверьте. Жандарма при аресте застрелили все-таки вы?

– Разумеется, – холодно ответила она, глядя в глаза статского советника.

– Вы далеко пойдете, девочка моя, – чуть ли не одобрительно произнес Анциферов. – Но, умоляю вас, – будьте осторожны.

– Могу и вам посоветовать то же, – в тон ему заметила Катерина. – Если вы меня обманули – вам не жить.

– М-да… – улыбнулся Анциферов. – Валета где-то можно понять… Прощайте, Катерина Николаевна.

Она молча, быстро прошла мимо него: кисть взметнувшейся шали мазнула Анциферова по лицу. Максим Модестович проводил девушку взглядом и не спеша вернулся в кабинет, где Анна, сидя возле стола следователя и закрыв лицо платком, беззвучно плакала.

– Аннет, клянусь вам, я сделал все, что было в моих силах, – подойдя, вполголоса проговорил Анциферов. – Задерживать вашу сестру далее мы не имели права, и…

– О, что вы, Максим Модестович… Я… я очень вам благодарна… Вы спасли ее от тюрьмы, и… Скажите, это правда? – Анна вдруг перестала плакать и подняла на Анциферова измученный взгляд. – Правда, что вы устроите побег этому… молодому человеку?

Анциферов переглянулся с Козинцевым. Пожал плечами.

– Все возможно, Анна Николаевна. Но не забывайте, что мы находимся с вами в стенах законности, и разговоры такого рода…

– О да, я понимаю, простите… – Анна испуганно умолкла и, спрятав в сумочку совершенно мокрый платок, встала. – Я могу теперь покинуть вас?

– Если желаете, я провожу вас в гостиницу.

– Не трудитесь, я возьму извозчика. Благодарю вас, господин Козинцев.

– Не за что, сударыня, – коротко поклонился следователь.

Анна вышла. Некоторое время она еще стояла в полутемном коридоре, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Затем выпрямилась, перекрестилась и торопливо пошла к выходу.

Ночью в небольшой гостинице около вокзала было тихо. Анна сидела в своем номере перед стаканом давно остывшего чая, опираясь локтями о стол и устало опустив голову на руки. Окно было открыто, и посвежевший к ночи ветер слегка шевелил кисейную занавеску. Пахло морем, какими-то поздними цветами. Два зеленых светляка тускло освещали колючую ветку акации, прильнувшую к ставню. Из черной массы платановых деревьев монотонно гукала какая-то птица. Анна вяло думала о том, что уже полночь, что нужно идти спать, что завтра утром – поезд… но подняться из-за стола и раздеться не было сил. Давно растрепавшиеся волосы отдельными вьющимися прядями сбегали по плечам и спине, но вынуть уцелевшие шпильки и причесаться Анна не могла. Страшная опустошенность и тоска не давали даже шевельнуться; от гуканья птицы в черных ветвях становилось еще хуже, и если бы Анна была в силах сделать это, то давно запустила бы в нее стаканом.

Послышался негромкий стук в дверь.

– Прошу, – негромко сказала Анна, даже не задумавшись, кто бы это мог быть так поздно и в чужом городе. Дверь открылась, вошел Анциферов в вечернем костюме с белой грудью, заметно уставший и пахнущий вином.

– Черт бы его побрал, Юрку Козинцева, – сообщил он с порога. – Затащил все-таки, подлец, в ресторан, насилу я вырвался там от цыганок. В мои годы такие развлечения опасны для здоровья… Почему вы не спите, Аннет? Я проходил по коридору, случайно увидел у вас свет… Завтра рано вставать!

– Я знаю, Максим Модестович. Не спится, да еще птица эта проклятая… Сделайте милость, присядьте. Заказать в номер вина?

Анциферов покачал головой, подошел к окну, поднял с пола туфлю Анны и запустил ею в заросли платанов. Послышалось возмущенное хлопанье крыльев, и гуканье прекратилось.

– Туфли из магазина Лемма на Кузнецком мосту, – меланхолично сообщила Анна. – Сто пятьдесят рублей. И куда теперь девать вторую?

– Сочту за честь купить вам новые, – заверил Максим Модестович, садясь за стол напротив и внимательно всматриваясь в лицо Анны. – Вы очень бледны, однако… Вам дурно?

– Нет… Просто тяжело. Максим Модестович, я вам очень благодарна за…

– Оставьте, Аннет, право, – поморщился Анциферов. – Будем надеяться, что ваша сестрица скоро придет в себя от любовной горячки и догадается вернуться к вам.

– Этого не будет, – убежденно произнесла Анна. – Я знаю Катю, Максим Модестович, она не вернется. Наверное, и к лучшему. Что я смогу ей предложить, как устроить в жизни? Мы с Соней когда-то надеялись выучить Катю, удачно выдать замуж… Смешно… Но кто бы мог подумать?! В ее шестнадцать лет, и вдруг – такая страсть… Ведь она готова была за этим Валетом следовать в огонь и воду, на каторгу, на эшафот – куда угодно… Если б я, родная сестра, встала на ее пути – она бы убила меня не задумавшись! Как страшно… Никогда не думала, что такое бывает в жизни. Не в романах французских, а на самом деле…

– А вас, Аннет, подобные чувства миновали? – не сводя с нее глаз, поинтересовался Анциферов.

– Представьте, да, – слабо усмехнулась Анна. – Кому, как не вам, знать, при каких обстоятельствах я распрощалась со своим девичеством… Вы ведь были другом моего покойного опекуна?

– Всегда считал это большим свинством с Гришкиной стороны, – встав и отойдя к окну, проговорил Максим Модестович.

– Право?.. Что ж, возможно. Ему было пятьдесят три года… По крайней мере, опытный мужчина. Мне едва исполнилось семнадцать, я только что вышла из Смольного, вся в воздушных мечтах и фантазиях… Ох, вспомнить жутко, каким эфирным созданием я была. Что ж… Денег, к его чести надо сказать, давал, сколько требовалось.

– А как же его сын? – не поворачиваясь от окна, спросил Анциферов. – Ведь с Петром вы прожили более шести лет…

– Да. И каждый день считала деньги и ждала конца. Всю жизнь, представьте, я считаю деньги! За дом, проценты по закладным, за дрова, за вспашку в Грешневке, за керосин, Соне то, Кате другое… Петька обо всем этом, разумеется, не знал и не думал. Он вовсе мало о чем в жизни беспокоился, и… Впрочем, при его деньгах это можно было себе позволить.

– Разве он не любил вас?

– Не знаю… По крайней мере, шесть лет у меня хватало сил на то, чтобы его забавлять. Вы же помните, Максим Модестович, нас с ним вся Москва видела в театрах, ресторанах, кафешантанах… Сижу вот, в перьях страусовых и бриллиантах, с Петькой в «Стрельне», цыгане орут, пляшут, музыка гремит, я улыбаюсь, пью вино… а в голове так и крутится иголкой: «Завтра по закладной выплачивать, даст денег или нет?» До любви ли тут, до страсти, Максим Модестович? Вы ведь всё понимаете…