Барбара Картленд - Невинная обманщица

Манелла вернулась на кухню. Она отперла шкафчик и посмотрела на белый порошок — зачем, сама не знала. Однако именно в этот момент ее осенила мысль, и, как ей показалось, весьма удачная.

Манелла начала готовить ужин раньше, чем требовалось. Теперь, ввиду возникших обстоятельств, она должна была кое-что приготовить вне плана.

Накануне она объявила Доббинсу, что ужин будет на французский манер.

— Для меня это в диковинку, — ответил дворецкий. — Но его светлости, наверное, понравится. Живя за границей, он привык к континентальной кухне.

— Это вполне понятно, — кивнула Манелла. — Мистер Доббинс, могу я рассчитывать на вашу помощь? Мне хотелось бы, чтобы во время ужина не произошло никаких досадных заминок или сбоев.

— Я весь к вашим услугам, — обрадовался Доббинс.

Написав меню, Манелла понесла его на утверждение мистеру Уотсону.

— Французские блюда? — В голосе старика прозвучало сомнение. — Я вот думаю, не наскучили ли французские кушанья его светлости…

— Хорошее никогда не может наскучить, — возразила Манелла. — А французская кухня славится на весь мир.

— Что ж, поступайте так, как считаете нужным, — смягчился Уотсон. — Знаете, мисс Шинон, от вчерашнего ужина все были просто в восторге. И вот что я вам скажу. Сам бог послал вас в замок. Весьма отрадно, что вы здесь появились.

— Благодарю вас, — сказала Манелла, грациозно приседая в реверансе.

Старик добродушно улыбался, глядя на изящную девушку, у которой он, известный своей легендарной придирчивостью, не успел заметить ни одного недостатка.

Манелла выбрала на ужин блюда, которые особенно нравились ее отцу. Она рассуждала, что между покойным графом Эйвонсдейлом и маркизом Бекиндоном существует несомненное сходство. Оба мужественны, сильны и благородны. Вполне вероятно, что их вкусы в еде могут совпадать.

К ужину был приготовлен паштет из утки, подававшийся в порционных тарелочках. Порции были украшены розетками из молодой моркови и свеклы.

На второе был прозрачный телячий бульон. Манелла знала, что это блюдо не может не понравиться.

Далее следовала жареная осетрина, нарезанная крупными кусками и выложенная на большом блюде. Для украшения были сделаны особые венки из зелени. Не зная секрета, можно было подумать, что они сплетены, но на самом деле листья просто искусно выкладывались в определенном порядке.

Вначале Манелла собиралась подать после осетрины жареных цыплят, » petit poussin», как называла их миссис Белл, пренебрегая французским прононсом. Оказавшись вовлеченной в заговор, девушка включила в меню грушевый шербет, который в особо торжественных случаях принято подавать в виде промежуточного блюда, разделяющего рыбную перемену и птицу. На это у нее были свои причины.

«А потом гости отведают блюдо, которое, я надеюсь, их удивит», — подумала Манелла, радуясь своей идее.

Предвкушая эффект, она целиком сосредоточилась на приготовлении цыплят.

Доббинс объявил об ужине ровно в восемь часов.

По лондонским меркам, это было поздновато, потому что у принца-регента садились за стол в половине восьмого.

Но погода была так хороша, что маркиз не желал слишком рано возвращаться домой. После ленча он объезжал жеребца, которого приобрел на аукционе две недели назад. Жеребец был норовистый, его требовалось укрощать, и маркиз вступил в извечную борьбу человека с животным.

Гости сели за стол, украшенный букетиками орхидей. Графиня придвинулась к маркизу чуть ближе, чем разрешали приличия, положила ему на рукав руку с тонкими, длинными пальцами и ласково сказала интимным полушепотом:

— Милый Бекиндон, как прекрасно, что мы хоть на время заполучили вас целиком в свое распоряжение. Завтра, когда съедутся остальные гости, я буду ревновать, как пантера.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что я могу забыть про вас, — галантно возразил маркиз.

— Я просто не позволю о себе забыть, — произнесла графиня со страстными придыханиями после каждого слова.

Маркиз встретил эту даму в Париже. Она была остроумна, забавна и совершенно ненасытна в постели.

После победы над Наполеоном все ограничения и запреты, действовавшие в военное время, стремительно уходили в прошлое. Жизнь возвращалась в прежнее русло. Казалось, Париж жаждал наверстать упущенное. Если человек хотел развлечься, к его услугам были любые развлечения.

А маркиз как раз стремился развлекаться, чтобы забыть о лишениях, которых потребовала от него война.

Иветт позаботилась, чтобы он находил утешение в ее близости. Она всегда была рядом, соперничая в готовности явиться по первому зову с его ординарцем. Невозможно было ее оттолкнуть. Графиня прилагала все усилия, чтобы оставаться желанной. У нее были далеко идущие цели, и ради их достижения она готова была на все; на лесть, на ложь, на интриги. Впрочем, пока ей не было нужды злоупотреблять этими средствами.

Иветт была вдовой. Ее муж был убит в 1814 году, за год до отречения и ссылки Наполеона на остров Эльба. Он пал в битве под Лейпцигом.

Иветт то и дело напоминала мужу, что происходит из старинного аристократического семейства, однако после того как Наполеон пришел к власти, граф был вынужден служить «корсиканскому чудовищу».

— Если бы Анри был жив, он бы искренне порадовался победе англичан, — неустанно повторяла она. По какой-то таинственной логике из ее слов следовало, что «бедный Анри» был бы несказанно рад, что теперешний любовник его жены отличился в разгроме той армии, в которой он, «бедный Анри», служил.

Брат Иветт, граф, заверял, что именно так все и было бы. Со слезами в голосе он рассказывал, как им с сестрой чудом удалось спастись от гильотины.

— А вот имения наши пропали, — обычно заканчивал он свое горестное повествование, нервно постукивая костяшками пальцев по краю стола.

Маркиз из деликатности предпочитал не расспрашивать, где были эти имения.

— Теперь истинный французский аристократ может жить только в Англии, — с убеждением заявлял граф. — Как бы Иветт хотелось поселиться на вашей родине! Какой героический народ! Какие традиции! Какие непоколебимые понятия о чести!

С чувством произнося подобные тирады, граф то и дело посматривал на маркиза. Его взгляд лучше слов выражал надежду, что желание Иветт в скором времени осуществится.

Однако маркиз, со студенческих лет привыкший к домогательствам женщин, желавших выйти за него замуж, слушал эти излияния вполуха.

Неудивительно, что маркиз Бекиндон пользовался успехом у дам еще в юности, когда не носил столь высокого титула. Он был единственным наследником, и многие прелестницы мечтали заблаговременно, до кончины его отца, приобщиться к богатству и власти семейства Бекиндон. Почему-то каждая полагала, что ее истинные корыстные намерения останутся для молодого человека тайной. Однако маркиз рано понял, что к чему, не желал попадать в чужие сети и всегда оставался начеку.