Жюльетт Сапфо - Египтянин. Путь воина [litres самиздат]

Памеджаи послушно повернулся к Хети, в улыбке обнажая крупные зубы, крепко всаженные в розовые дёсна, и тараща глазищи так, что засверкали белки.

Два начальника и главный писец, не скрывая восторга, рассматривали кушита с ног до головы.

– Не могу поверить! Ведь за те преступления, что он совершал едва ли не каждый год, его должны были немедленно казнить. Как же он попал в нашу экспедицию?

– Он очень силён и вынослив, прямо-таки чудеса выделывает, потому в каменоломне ему самое место, – подал голос Джутинехет. – Он и вола заменит, если запрячь его. А смерть, быстрая или медленная: она всех найдёт в Красной Горе…

Перед тем, как уйти, Хети объявил осуждённым о своём решении выдать всем дополнительную порцию воды. И с сожалением прибавил, что никогда не пошёл бы на это, если бы не просьба «милосердного Джутинехета», заступившегося за каторжан…

И снова зашевелились люди и обозы. Послышался скрип телег, рёв скота и окрики возниц, стоны измученных осуждённых, звон цепей и громкая брань надзирателей. Над колонной снова заклубилась туманом жёлтая пыль.

– Странно, что человек с такой телесной силой находит удовольствие в осквернении могил и похищении даров умершим, – сказал Ренси, с трудом передвигая ноги и стараясь не отстать от Памеджаи, к которому он обращался.

– По всему видно, ты из другого мира и не знаешь, что такое жить в беспросветной нищете, – без намёка на обиду ответил кушит. – Мой отец погиб на войне, а у матери осталось шесть ртов, мал мала меньше… Я всегда знал, что не пойду воевать. Уж лучше грабить умерших вельмож, чем проливать кровь таких же бедняков, каким был мой отец…

– С нами всё ясно, – вступил в разговор Малыш Бес, сидевший у кушита на плечах. – Памеджаи – расхититель гробниц, я – разбойник, Жрец – он и в Ассирии жрец. Ты-то сам кто такой?

– Я – ваятель, – ответил Ренси и ощутил такой прилив гордости, от которого ему стало дышать легко и свободно.

– Каменотёс, стало быть, – с иронией заметил Малыш Бес. – Тогда Красная Гора станет тебе что дом родной…

– Эй, разболтались там! – прикрикнул офицер стражи, проезжавший мимо на приземистой гнедой лошади. – Попридержите-ка языки, пока у вас их совсем не отрезали!

– У нас впереди долгая цепь тяжёлых лет, наполненных одной лишь каторжной работой, а разговоры – кто знает, придётся ли их вести? – вздохнул ассирийский жрец, хотя сам до этого не проронил ни слова.

Золотой диск Ра начал таять в сгущавшихся сумерках, когда вожатый колонны, до этого не спускавший с каторжан настороженных и тревожных глаз, вдруг оживился.

– Красная Гора! Это Красная гора! – закричал он, приподнимаясь в седле. – Владения владычицы Хатхор!

Стражники спешились, чиновники и мастера спустились с носилок и, пав на колени, вознесли молитву богине Хатхор и духам Красной Горы.

Гора спускалась отвесными скалами во взрыхлённый барханами горизонт. Солнце и ветры, несущие песок пустыни, не пощадили строений, возведённых во времена Великого фараона, лишь кое-где торчали из песчаных холмов печные трубы. Закатные лучи Ра зажгли огнём голые скалы, усеянные грудами камней, облили красным сиянием шапки барханов. И только в тени, куда солнечные лучи не доходили, земля темнела сурово и загадочно. В очертаниях каменоломни было что-то зловещее и пугающее.

– Это место печально, как сама смерть, и так же величественно и отчуждено от всего остального мира, – произнёс ассириец с задумчивым видом. – Мы в эту гору должны войти?

– Поглоти… меня… земля, – медленно произнёс карлик, расширив глаза не то от изумления, не то от страха.

– Меня дрожь пробирает по всему телу, когда я думаю о том, что в последний раз нога человека ступала по этим камням тысячу лет назад, – в свою очередь высказался Ренси. И воскликнул в тихом восторге: – Каменоломня Рамсеса Великого!

– Каменоломня, – не то переспросил, не то просто повторил за ним кушит. И, сплюнув себе под ноги, прибавил: – Ну что ж, мы им наломаем камней!

На следующее утро для узников Красной Горы началась новая жизнь. Те из осуждённых, наказанием которым были пожизненные принудительные работы, занимались расчисткой и обустройством жилищ; тех же, кому был вынесен смертный приговор, сразу загнали в каменоломню.

Каменные плиты добывались тяжёлым трудом. Сначала вырубали в скале щель такой ширины, чтобы в неё мог пройти человек. Затем медной киркой делали узкие канавки вокруг всей каменной глыбы. Потом каменщики ударяли молотами по нижней части скалы, и камень отделялся от неё. Если же приходилось выламывать плиты твёрдых пород, как, например, гранита или базальта, работа велась так же, как и в первом случае. Только ударами по низу плиты нельзя было отделить её от скалы. Поэтому рабочие прорубали снизу щели и вставляли в них железные клинья, по которым ударяли тяжёлыми молотами. Иногда вместо железных в отверстия в породе вбивали деревянные клинья и поливали их водой: от этого дерево разбухало и ломало камень.

Ренси был определён десятником в десятку каменотёсов; Памеджаи, обладающий большой физической силой, ломал скалу в штольне; Малыш Бес вместе с другими малорослыми узниками пролезал через ходы в выдолбленные части скалы; Жрец трудился с теми рабочими, которые забивали в щели клинья. И хотя то, чем занимался каждый из них, было задумано как часть целого, они не могли часто видеться друг с другом, ибо начальник каменоломни определил – людям разных десятков жить и работать порознь.

В десятке Ренси были, кроме него, четыре кушита, двое ливийцев, двое сирийцев и один человек пустыни, которого все называли просто Кочевник. За ними надзирал Аббал, рыжебородый сидонец с колючими глазами и гибкой палкой. Он бил ею по спине, по голове, куда попало, если молоток медлил в руках каменотёсов. В первые дни больше всех доставалось Кочевнику, и по ночам он стонал от боли и унижения. Тогда Ренси показал ему, как обращаться с молотком, чтобы меньше тратить сил и создавать вид усердной работы. Кочевник внял его совету, и палка Аббала почти не свистала над его головой: за помощь Кочевник не уставал благодарить Ренси по нескольку раз на день.

Привычная сноровка в работе не исчезла у Ренси и теперь, хотя он не держал в руках молотка уже много недель. Под его ударами камень откалывался и отлетал, словно сухие щепки. Прикосновение к камню, молчаливая работа над ним позволяла Ренси на время забыться и снова почувствовать себя тем, кем он был когда-то: мастером скульптуры.

Работы в Красной Горе не прекращались, как Хети и обещал, ни днём, ни ночью. И каждый раз партия дневных рабочих молила богов, чтобы ночь спустилась как можно раньше, а рабочие ночной смены, которых будили надсмотрщики, обращались к богам с мольбой, чтобы солнце никогда не заходило.