Эми Хармон - Потерянные сердца

Мы ведем с собой Котелка, саврасого и мулов, и они не рады тому, что нужно снова куда-то идти. Я и сам не рад. У меня много дел, а времени мало. Мы обходим внешнюю стену к востоку от ворот, чтобы не лезть в перепалку.

Буквально через несколько секунд из форта выходят Тедди Боулз и, судя по всему, Васкез. Последний выглядит как ровесник моего отца, хотя волосы у него еще не поседели. Они приглажены, а лицо у него гладко выбрито – редкость для горцев. Он одет в холщовую рубашку с закатанными рукавами и кожаный жилет, из кармашка которого свисает золотая цепочка часов. Он похож на банкира, но его руки сжимают ружье, а брови нахмурены. Вслед за ним из ворот выбегает женщина в темно-синем платье в белую полоску и с белым воротничком. Ее волосы лежат красивыми локонами, спина выпрямлена, но, когда Васкез рявкает на нее, требуя, чтобы она вернулась в дом, женщина не обращает на него никакого внимания. Она напоминает мне Наоми. Васкез и Боулз расталкивают мормонских ополченцев, чтобы выйти к индейским всадникам, а женщина наблюдает, остановившись всего в десятке футов от нас с Уайаттом.

– Вы переходите всякие границы, капитан Келли! – кричит Васкез, пробираясь вперед. Он говорит по-английски с легким французским акцентом, а его фамилия сбивает меня с толку. Васкез. Внезапно я понимаю, кто это.

– Будь я проклят! Луис Васкез! – выдыхаю я.

Простой мальчишка, родившийся и выросший в Миссури в семье испанца и канадской француженки, Луис Васкез стал торговцем пушниной, изъездил равнины вдоль и поперек и обошел горы столько раз, что обрел известность на родине, где рассказы о Западе передают из уст в уста, и прочно вошел в сознание американцев. Мой отец, который обычно ни о чем не рассказывает, однажды продал ему мула и был так впечатлен, что поведал нам об этом.

– Сегодня сам Луис Васкез купил мула у Джона Лоури. Представьте себе.

Можно было подумать, что он встретился с самим Джорджем Вашингтоном, который, кстати, и сам был известным заводчиком мулов.

– Индейцы, которые застрелили и сняли скальпы с двух наших людей, были шошонами. Мне проблемы не нужны. Но я не хочу, чтобы это повторилось, а Джим Бриджер все только усугубляет, когда продает им порох и спиртное. Я не отступлю, пока не получу ответы на свои вопросы, – кричит в ответ капитан мормонов.

– Разве твоя подруга Ханаби не шошонка? – спрашивает Уайатт. – Ты бы, наверное, мог с ними поговорить, верно, Джон?

Уайатт, не дожидаясь моего ответа, обращается к незнакомке, привлекая внимание к нам обоим.

– Мистер Лоури говорит по-шошонски, мэм. Может, он сумеет вам помочь.

Женщина отвечает нам ослепительной улыбкой.

– Очень может быть. Луис! – кричит она, перекрикивая напряженную толпу. – Тут есть человек, который может перевести для вождя Вашаки слова капитана Келли.

Вашаки. Вне всякого сомнения, это вождь племени Ханаби. Когда все взгляды обращаются к нам, женщина улыбается и слегка наклоняет голову, будто королева, приветствующая подданных. Потом она переводит взгляд на меня и жестом указывает на толпу, приглашая меня приступить.

– Мистер Лоури?

– Оставайся здесь, Уайатт, – бормочу я. – И в следующий раз не надо говорить за меня.

Мормоны благоразумно расступаются, освобождая путь своему капитану и Васкезу. Предводитель шошонов сидит в седле, гордо выпрямив спину. Он, похоже, ничуть не напуган оказанным ему приемом, однако происходящее ему не нравится. Когда я подхожу, вождь смотрит мне в глаза, и я невольно снимаю шляпу. Мне кажется, что остаться в ней значило бы проявить неуважение, хотя никто из остальных не потрудился снять головной убор. Бизонья накидка вождя подвязана на поясе, а в его длинных волосах виднеются перья. Он широкоплеч и красив, но я не могу определить, сколько ему лет. В волосах не видно седины, а на лице нет морщин, но, чтобы занять место вождя, надо быть достаточно зрелым мужчиной.

Тедди Боулз похлопывает меня по спине как старого друга, но капитан Келли смотрит на меня с недоверием.

– Вы говорите по-шошонски? – спрашивает Васкез.

– Да. Довольно неплохо.

– Мы хотим спросить у него, что ему известно о нападении. Наши люди считают, что нападавшие были шошонами. Можете спросить его об этом? – говорит капитан Келли.

Я, слегка запинаясь, передаю его вопрос. Вождь оценивающе смотрит на меня, останавливаясь взглядом на моем лице, прежде чем отмахнуться от моего вопроса. Он разгневан, его плечи напряжены, а глаза смотрят прямо. Такая враждебность его оскорбляет.

– Я хочу меняться. Сейчас же, – говорит он.

– Вы уже вели торговлю с этим человеком? – спрашиваю я у Васкеза.

Меня поставили в неловкое положение.

– Много раз. Бриджер считает его другом, – отвечает тот.

– Каждый год, – соглашается капитан Келли. – Его все уважают.

– Так в чем проблема? – не понимаю я.

– Проблема в том, что погибли два человека, а Бриджер нарушает закон. Спросите у него еще раз, – настаивает Келли.

– Вы знаете, кто убил дозорных и забрал лошадей? – обращаюсь я к Вашаки, стараясь, чтобы это не звучало как обвинение.

– Я знаю, что они это наверняка заслужили, – говорит вождь. Я не перевожу эти слова капитану Келли, ожидая продолжения. Но Вашаки вдруг меняет тему.

– Ты белый человек? – спрашивает он.

– Мой отец белый.

– Из какого ты племени?

– У меня нет племени.

– Ты не пауни?

Этот вопрос застает меня врасплох. Может, меня выдает моя речь.

– Моя мать была пауни, – говорю я.

– А ты нет?

Я медлю, не зная, как ответить. В конце концов я решаю представиться:

– Я Джон Лоури.

– Джон Лоури, – повторяет Вашаки. – Я знаю это имя.

– Ханаби жила с моей семьей. – Я с трепетом произношу ее имя.

Возможно, это не очень мудро – сообщать мужчине, что ты близко знаком с его женой. Вашаки не меняется в лице при упоминании Ханаби, но, когда после тяжелой паузы он отвечает на мой вопрос, в его голосе уже нет враждебности.

– Мои люди не убивали солдат. Мы не убиваем белых. Мы убиваем кроу. Иногда друг друга. Но белых не трогаем, – говорит вождь.

– Почему? – спрашиваю я с искренним интересом.

– Всегда приходят новые. Это бесполезно. – Он пожимает плечами.

Я передаю капитану Келли и Васкезу то, что услышал, а вождь дожидается, пока я снова посмотрю на него, и неохотно добавляет:

– Возможно, это был Покателло.

– Из шошонов? – уточняю я.

Тот коротко кивает.

– Он не любит белых. Он любит скальпы. У него много белых скальпов всех цветов и размеров.

– Ты его вождь?

– Нет. У него свое племя. Больше всего он хотел бы снять скальп с меня. Я не его вождь, но он боится, что его люди пойдут за мной. – Вашаки снова пожимает плечами, как будто ему совершенно нет до этого дела.