Эми Хармон - Потерянные сердца

Ана-Ханаби весь день держится рядом со мной. Она поменяла заплечную сумку на новую, сухую, и ее дочь дремлет у нее за спиной, похоже ни капли не тревожась о том, что недавно чуть не утонула. Ханаби расспрашивает меня о Дженни и сестрах и даже справляется об отце:

– Он был спокойным. Сильным. Как мой Вашаки.

– Я знаю, что он был к тебе не слишком добр, – вздыхаю я.

Она удивленно смотрит на меня:

– Он был добр. Всегда. Он помог мне вернуться домой. Дал мне мула и нашел караван, с которым я смогла отправиться в путь.

Я поражен. Отец и словом не обмолвился о том, что как-то повлиял на ее уход.

– Он тебе не сказал? – спрашивает Ханаби.

Я качаю головой.

– Мне кажется, он боялся, что я отниму тебя у него.

Я озадаченно хмурюсь, и она смеется.

– У нас с тобой не такая большая разница в возрасте, Джон Лоури. Но ты тогда не искал себе женщину. Я была для тебя сестрой.

Я знакомлю ее с Наоми и рассказываю, что мы скоро поженимся. Ханаби дарит ей белую накидку из бизоньей шкуры и темно-красное одеяло для брачного ложа. Шошонки готовят для нас ужин из ягод, форели и еще каких-то неведомых добавок, о которых мы предпочитаем не спрашивать. Весь караван наедается досыта, и я почти готов жениться на Наоми прямо сегодня, прямо сейчас, чтобы этот ужин стал нашим свадебным пиром, но мне не хочется нарушать покой излишней драмой. А потом Ханаби и ее племя окружают нас заботой, и я решаю сдержать свои порывы.

За ужином Ханаби рассказывает мне о том, как добралась до дома, и о семействе, которое согласилось взять ее с собой в путешествие. Я перевожу ее рассказ для всего каравана. Меня то и дело переполняют чувства, и я делаю паузы, чтобы вспомнить подходящее слово и взять себя в руки. Она доходит до момента, когда вернулась в родное племя и узнала, что ее мать уже умерла, но отец и брат до сих пор живы. Ханаби покинула их юной невестой, когда ее забрал с собой торговец пушниной, подружившийся с ее отцом, который тогда был вождем небольшого племени шошонов. А через год она осталась одна, вдали от дома, без мужа, без семьи и без своего народа.

– Три года она прожила у моей белой семьи, – объясняю я. – Эбботт привез ее к нам. После ее ухода мы очень по ней скучали.

– Я боялась уходить. Но еще больше боялась, что никогда не увижу родной дом и не вернусь к своему народу.

Притихшие переселенцы смотрят на нее с восхищением, и вскоре Наоми уже вовсю рисует на бумаге и шкурах, изображая наших новых друзей, пока над лагерем не поднимается луна, а типи и повозки не погружаются в сон. Только Ульф никак не может уснуть. Он ерзает на руках Уинифред, в то время как Наоми заканчивает последний рисунок при свете фонаря. Это портрет Ханаби с дочерью на руках. Ее красота и сила так и сияют с листа. Ханаби принимает подарок, изумляясь точности линий и сходству. Она встает, желает мне доброй ночи, пожимает руку мне, потом Наоми, но медлит, застыв со спящей малышкой на руках. Несколько секунд Ханаби наблюдает за тем, как Уинифред кормит Ульфа из ложечки, вливая молоко в его хнычущий рот. Ханаби передает спящую дочь Наоми. Та удивленно берет ее на руки. Затем Ханаби опускается на край ярма, на котором устроилась Уинифред, и протягивает руки к Ульфу.

– Скажи ей, что я покормлю его, Джон Лоури, – говорит она мне. – У меня много молока, моей дочери столько не нужно.

Уинифред отдает сына Ханаби. В ее глазах мерцают теплые отблески огня. Ханаби, ничуть не стесняясь, развязывает свою накидку и подносит ребенка к груди, вкладывая сосок ему в рот. Тот сразу же присасывается к груди и расслабляется у нее на руках, не двигаясь, работая только щеками. Уинифред не скрывает слез, прикрыв одной рукой рот, а вторую положив на сердце. Наоми плачет вместе с ней, держа на руках дочь Ханаби, но глядя только на малыша, который, изголодавшись, сосет молоко сначала из одной груди, потом из другой, пока наконец не засыпает спокойным сном, выпустив сосок изо рта. Ханаби завязывает накидку и кладет малыша себе на плечо, поглаживая его по спине. Он с довольным звуком отрыгивает, а Уинифред улыбается сквозь слезы, когда Ханаби отдает его ей. Я настолько увлекся этой трогательной и интимной сценой, что забылся и вовремя не отвернулся. Мне становится стыдно, что я все еще здесь, но Ханаби смотрит на меня без осуждения и неловкости, забирая дочь из рук Наоми.

– Скажи матери, что я еще раз покормлю его на рассвете, прежде чем мы разойдемся. А она пусть поест и отдохнет, чтобы накопилось побольше молока для малыша.

Я передаю ее слова Уинифред, которая кивает, не в силах остановить ручьи слез. Она пытается что-то сказать, но может только плакать. Ханаби, похоже, понимает, хотя на всякий случай переводит на меня взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке.

– Она благодарна, Ханаби. Она пережила много тягот, но никогда не жаловалась, – говорю я, сам с трудом справляясь с чувствами.

– Я видела это… во сне, – выговаривает Уинифред между всхлипами. – Я видела, как другая женщина… индейская женщина… кормит его, и я… испугалась. Но теперь мне больше не страшно.

МЫ РАССТАЕМСЯ С ХАНАБИ и шошонами утром следующего дня, отдохнувшие телом и душой, преодолеваем пятнадцать миль сухой земли и завершаем день переправой через Блэкс-Форк. Если верить Эбботту и путеводителю для переселенцев, нам придется пересечь ее еще три раза, прежде чем мы доберемся до Форт-Бриджера.

– На Грин-Ривер она совсем не похожа. Никакого сравнения. Мы без труда перейдем ее вброд, даже фургоны разгружать не придется, и течением точно не унесет, – успокаивает нас Эбботт, когда мы разбиваем лагерь на другой стороне.

Но меня начали волновать другие вещи. На меня давит неизвестность и неспособность к ней подготовиться. Мне хочется отправиться вперед всех. Караван не будет сидеть у Форт-Бриджера, дожидаясь, пока я закуплю снаряжение – повозку, упряжь, веревки и цепи, запасные детали и припасы на два месяца – и женюсь на Наоми. Мне нужно время, а если последние тридцать миль я пройду с караваном, никакого времени у меня не будет. Я обсуждаю это с Эбботтом, который соглашается с моей идеей, хотя и без особого оптимизма.

– Не припомню, чтобы в Форт-Бриджере было много всего. Он не такой, как Ларами. Там можно остановиться, передохнуть немного. Есть чистая вода, хорошая трава и древесина, и путь через него намного проще, чем через дорогу Саблетта. Но то, что ты найдешь внутри форта, тебя, скорее всего, разочарует.

Моя тревога растет, и я мысленно браню Эбботта за то, что он не сказал мне раньше. Форт-Бриджер считается крупной остановкой на пути. Я ожидал что-то вроде Ларами, где можно найти все, что требуется путешественнику, пусть и за бешеные деньги. Я придумаю, как решить вопрос с дорогими товарами, но ничего не смогу сделать, если их вообще не будет. Когда я отвожу Наоми в сторону, чтобы рассказать ей свой план, она молча слушает, глядя мне в глаза и кусая губы. Ее придется убеждать.