Констанс О`Бэньон - Пират и русалка

– Идиот! Кретин! Как вы смеете подвергать сомнению мои приказы?! Здесь командую я, а ваше дело подчиняться. К тому же Наполеон Бонапарт находится далеко от Гваделупы и не имеет представления, как управляться с этими людьми. То же самое и генерал – ему подавай результаты, а добиваюсь их я!

Лицо полковника стало пунцовым, темные глаза горели яростью. Он продолжил свою тираду:

– Мадемуазель Шарбоно необходимо посадить в камеру, чтобы сделать эту девицу более сговорчивой и заставить ее принять мое… как бы это назвать… предложение. – Он ухмыльнулся, как бы удивляясь собственной дерзости. – Думаю, после нескольких часов в камере она охотно выполнит любую мою просьбу. – Его глаза сузились. – А теперь ступайте и выполняйте, что вам велено.

– Слушаюсь, полковник. Будет исполнено, полковник.

Пятясь и то и дело кланяясь, молодой капрал удалился.

Оказавшись за дверью, он с облегчением вздохнул. Честолюбие полковника не знало границ, и можно было только пожалеть мадемуазель Шарбоно, если она вздумает ему перечить. Парино знал, что полковник умеет быть беспощадным.

Доминик сидела в тесном и душном караульном помещении и была вне себя оттого, что с ней так поступают. Она не сводила глаз с двери, в нетерпении ожидая, когда вернется караульный и проводит ее к губернатору.

Но время шло, и ее нетерпение сменялось гневом. Поначалу, только прибыв в форт, она решила постараться расположить к себе генерала и быть с ним полюбезнее. Теперь же она попросту потребует немедленного освобождения Валькура.

Дверь отворилась, и в комнату с церемонным поклоном вошел военный в сине-красной форме капрала.

– Доброе утро, мадемуазель. Чем могу служить?

– Так это вы продержали меня здесь более часа? – набросилась на него Доминик.

Его лицо выражало полное равнодушие, и у нее возникло впечатление, что емусовершенно наплевать на доставленные ей неприятности.

– Увы, признаю свою вину. Но у меня столько дел. Все пустяки, но отнимают уйму времени.

– Как ваше имя? – гневно спросила Доминик. – Мне придется сообщить о вас вашему командиру. Не думаю, чтобы он одобрил ваше поведение.

Он лишь улыбнулся на это. Ее угроза не возымела на него никакого действия.

– Капрал Фрэнсис Парино, мадемуазель.

– Ну что ж, капрал Фрэнсис Парино, согласился ли генерал Ришпанс принять меня? – решив быть терпеливой, осведомилась Доминик.

Он распахнул перед ней дверь.

– Соблаговолите следовать за мной, мадемуазель Шарбоно.

– Так генерал примет меня? – снова спросила она, упрямо не двигаясь с места.

Капрал слегка поклонился, не ощущая вины за то, как ему велено было поступить с ней.

– Если вы последуете за мной, все в скором времени разъяснится.

Он жестом показал, чтобы она вышла первой, и Доминик неохотно повиновалась. Пока они проходили помещение за помещением, Доминик репетировала про себя слова, с которыми обратится к генералу Ришпансу, когда окажется с ним лицом к лицу. Но увидев, что они спускаются в сырой, полутемный подвал, она заволновалась.

– Вы хотите, чтобы я сначала повидалась со своим братом? – в замешательстве промолвила она.

Капрал молча улыбнулся и слегка подтолкнул ее вперед.

– Я желаю сегодня же забрать Валькура домой. Видите ли, наш дедушка болен, и Валькуру необходимо быть дома, чтобы распоряжаться на плантации Уиндворд. Сахарный тростник гниет на полях и…

Она запнулась, ибо в эту секунду ее ноздрей коснулся отвратительный запах. Ошеломленная, она остановилась, пока стражник, на поясе у которого висело кольцо с ключами, отпирал тяжелую деревянную дверь. За дверью был беспросветный мрак.

Капрал Парино протянул руку и взял у стражника фонарь.

Шагая по крутой лестнице, Доминик различала по сторонам лишь неясные тени. Но, судя по всему, они с капралом двигались мимо массивных решетчатых дверей. Ей стало жутко при мысли, что Валькура держат узником в этом страшном подземелье.

– Где мой брат? – обратилась она к капралу, лицо которого хранило каменное выражение. – Он здесь?

Вместо ответа тот вставил ключ в ржавую замочную скважину, и дверь со скрипом отворилась. В камере не было освещения, но Доминик бросилась внутрь, зовя брата.

И тут, убедившись, что камера пуста, она поняла все. Она повернулась к капралу Парино, но в этот момент железная дверь с лязгом захлопнулась, и в замке заскрежетал ключ.

– Мсье, что вы делаете? – воскликнула Доминик, метнувшись к двери, и изо всех сил вцепилась в прутья решетки, пытаясь открыть ее. – Неужели вы оставите меня здесь? Я не сделала ничего Плохого. Ну, погодите, мой дедушка добьется, чтобы вас разжаловали и самого бросили за решетку!

Эта угроза лишь развеселила ее тюремщика.

– Вы же сказали, мадемуазель, что ваш дедушка стар и болен. А я слышал, что он вдобавок выжил из ума.

Не оборачиваясь более, он пошел прочь, оставив Доминик в ощущении, что все происшедшее – дурной сон. Не может быть, чтобы это случилось с ней на самом деле!

Они с Валькуром были как-никак французскими подданными. Не могли же их бросить в тюрьму без всякой на то причины. Наверное, это какая-то чудовищная ошибка. Или все это затеяно для того, чтобы запугать ее. Если так, то им это удалось: она была в ужасе!

Доминик понятия не имела, сколько времени простояла у железной решетки, боясь сделать хоть шаг в глубь камеры. Этот мир, населенный тенями, был до того жутким, что она не смела ни пошевелиться, ни перевести дыхание. Стражник зажег факел, закрепил его на стене, затем Доминик услышала, как замерло вдали эхо его шагов. От страха перед неизвестностью все ее тело била дрожь, руки тряслись.

Она почувствовала, как что-то проскочило по ее ноге. Можно было даже не смотреть – Доминик и так знала, что это крыса. Она поежилась, радуясь тому, что не в состоянии разглядеть внутренность камеры. Наверняка здесь повсюду вши. Она ощупью порылась в ридикюле, нашла надушенный платочек и прижала его к носу, чтобы заглушить вонь, оставшуюся здесь после прежних обитателей.

Ее мутило, кружилась голова. Она прислонилась к железным прутьям решетки, не в силах побороть охватившего душу ощущения полной безнадежности. Но сознание того, что Валькура, вероятно, постигла та же участь, придало ей сил. Она призвала на помощь все свое мужество. У Доминик не было сомнений, что ее выпустят отсюда. Но когда? Она вдруг поняла, что в других камерах тоже томятся заключенные – до нее донеслись жалобные стоны, словно кто-то совсем рядом с ней мучился от боли. Какое жуткое место, подумала Доминик.

– Валькур, Валькур! – позвала она.