Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

Возмущение клокотало в горле у Гвен. Чего на самом деле добивается эта женщина? Она играет с ними? Внушает им свою идею и убеждает, что способна ее реализовать? Или вернулась, чтобы снова попытать счастья с Лоуренсом? Гвен хотела, чтобы Кристина убралась из их жизни, и однажды уже пыталась добиться этого, но нельзя позорить Лоуренса, устраивая сцену ревности. Ее первым побуждением было сделать суровое лицо и твердо отказаться.

– Нет, – сказала она. – Давай закончим обсуждать твою безумную идею. Лоуренс уже сказал, что мы не можем произвести столько чая.

Кристина не дрогнула:

– Не вы, дорогая. Вы будете скупать его по всему Цейлону. Заключать сделки с другими плантаторами. Мы будем упаковывать чай и рекламировать его как сумасшедшие. Вам не нужна большая маржа при большом объеме товара.

– У меня нет денег на капитальные вложения, – сказал Лоуренс.

– У тебя нет, зато у меня есть. Я куплю акции компании «Хупер», а ты используешь эти средства, чтобы начать бизнес.

Гвен встала на трясущиеся ноги и подошла к Лоуренсу. Голос ее, когда она заговорила, тоже дрожал.

– А если ничего не выйдет? Что тогда? Мы не можем больше рисковать.

– Рисковать буду я, не вы. Помяни мои слова, дорогуша, за этим будущее. Рекламная раскрутка в Америке набирает обороты. Ты же видела журнал, верно?

– Я совсем не уверена, что меня радуют обрисованные тобой перспективы, – сказала Гвен.

– Нравится это тебе или нет, но вам предстоит заработать миллионы. И это на самом деле просто.

– Может, ты и права. Есть у нас время подумать? – спросил Лоуренс, беря жену под руку.

Гвен вздохнула. Американка опять завоевывала ее мужа, и она ничего не могла с этим поделать.

– У вас два дня. Потом я уезжаю. Нужно действовать быстро, а если нет, вместо нас это сделает кто-нибудь другой. – Кристина встала, одернула свое очень дорогое на вид платье и повернулась к Гвен с убеждающей улыбкой. – Тебе нравится мое платье? – (Гвен буркнула в ответ что-то невнятное.) – Готовое, дешевле грязи, даже не шелк. Мир меняется, ребята. Вы или успеваете вскочить на подножку, или нет. Ну, у меня сегодня был длинный день, так что я более чем готова рухнуть в постель.

Верити, не подававшая голоса, тоже встала, нетвердо держась на ногах, и заговорила слегка заплетающимся языком:

– Я думаю, это прекрасная идея, Кристина.

Гвен хотела сказать, что ее это никоим образом не касается, но придержала язык, а Кристина ответила Верити:

– Спасибо. – И добавила: – Забыла сказать, Лоуренс: тебе и Гвен придется поехать в Нью-Йорк. Это поможет сделать бренд известным и уважаемым.

– Правда? Это обязательно? Надолго?

– Абсолютно необходимо, ненадолго. И разумеется, все расходы я беру на себя.

– А как же Хью?

– Он ведь будет в школе? Разве нет?

Гвен нахмурилась:

– Зачем тебе это, Кристина, если все возможные потери лягут на тебя?

– Затем, что никаких потерь не будет. В этом я уверена… И еще потому, что я люблю вас обоих. Вам пришлось нелегко, и я сильно переживала из-за неудачи Лоуренса в Чили. Хотя я уверена, когда депрессия закончится, вы вернете свои деньги, и, разумеется, не без прибыли. – (Гвен медленно кивнула. Какой у нее выбор, кроме как отдаться на волю обстоятельств и будь что будет.) – Рекламная кампания будет вестись из Нью-Йорка, поэтому им нужно увидеть ваши лица. Кстати, о лицах, чуть не забыла. Верити, не могла бы ты развернуть ту небольшую картину, что лежит у дивана?

– А я-то думал, это мой подарок, – сказал Лоуренс.

– В некотором роде, – сказала Кристина, когда Верити сняла коричневую бумагу.

– Ну что ж, давайте взглянем, – проговорил Лоуренс.

Верити подняла на него глаза:

– Это картина Сави Равасингхе.

Сердце Гвен упало. Она так и не спросила Сави напрямик о случившемся той ночью, и воспоминание об этом постепенно оказалось погребенным в глубинах ее сознания. Но теперь, когда в доме появилась Лиони, подзабытая обида вновь всплыла на поверхность, а тут еще и виновник всех бед присылает весточку.

Лоуренс нахмурился, а Верити повернула картину и держала ее на вытянутой руке, чтобы всем было видно.

– Это тамилка – сборщица чая, – сказал Лоуренс.

Гвен залюбовалась великолепным алым цветом сари, которое сияло на фоне яркой зелени чайных кустов, и была вынуждена признать, что картина очень хороша. Глядя на нее, Гвен чувствовала, как ее шея и лицо заливаются краской, и надеялась, что никто этого не заметит, но, разумеется, Верити заметила и спросила:

– Что с тобой, Гвен?

– Мне просто жарко, – ответила она и помахала рукой перед лицом.

Лоуренс молчал, а Кристина вещала, мол, ей кажется, это отличный образ для упаковки чая «Хупер». Его напечатают на пачках, на гигантских рекламных плакатах, поместят в журналах.

Когда она замолчала, Лоуренс подал Гвен руку.

– Ты дала нам пищу для размышлений. Продолжим разговор завтра. Надеюсь, ты хорошо выспишься.

Все разошлись по своим комнатам, и Гвен погрузилась в раздумья. Если дело касалось Кристины, в ее уме оставалось совсем мало места для разумных доводов, и в тот момент ей казалось, что американка принесла с собой ветер, который сметет ее дом.

Той ночью и следующей Гвен слышала, как Лоуренс ходит по своей комнате. Ее раздражало присутствие в доме Кристины, нервировали упоминания имени Сави Равасингхе, и ей очень хотелось, чтобы муж пришел к ней в постель, чтобы она могла прижать его к себе. Но он не появлялся. К тому же и Верити, державшая сторону Кристины, не спешила уезжать. Все были поглощены обсуждением бренда, и тему отъезда Верити больше никто не поднимал.

Пока взрослые были заняты своими делами, Гвен позволила Лиони и Хью играть в ее комнате. В окно спальни бил солнечный свет. Вместе с Навиной Гвен сидела за столом, ей припекало сзади шею и плечи. Близнецы скакали на кровати и повторяли какую-то считалку, похожую на сингальскую версию «Шалтая-Болтая», а она думала о Кристине: приезд этой женщины сказался на Лоуренсе, он отдалился от нее.

В окно Гвен видела, как они сидят рядышком на скамейке в саду, и пыталась убедить себя, что темой их беседы был исключительно и только новый бренд. Тем не менее ее охватило ощущение внутренней пустоты и заброшенности, она оказалась отлученной от мужа в собственном доме. Для нее дом был не просто местом. В это понятие входили ее связи со всем, к чему она прикасалась, что видела и слышала. Это была спокойная уверенность в окружающем мире, в безопасности исхоженных путей. Ткань бытия, связующие нити, запахи; цвет чая в чашке по утрам; то, как Лоуренс отбрасывал в сторону газету перед уходом на работу; топот Хью по лестницам, раздававшийся тысячу раз на дню. Но теперь происходило что-то необычное, земля уходила из-под ног, все изменилось.