Олег Фурашов - Са, Иса и весь мир [litres самиздат]

– Н-да, не хватайтесь мужики за непосильную работу, – подытожил доктор.

В толпе захихикали. Но неуместную иронию Бато тут же пресёк жестом приподнятой руки. Он завершил осмотр травмированного и, разминая руки, прокомментировал его результаты: «Ничего страшного. Односторонний передний подвывих челюсти. Сейчас небольшая подготовочка, Сан, а потом я аккуратненько вправлю…»

Однако, в этом месте развития событий намерения врача были самым беспардонным образом прерваны неожиданным событием: воплями раздвигая толпу и сея ажиотаж, на полянку ворвалась женщина с ребёночком в руках. При этом уста её издавали не заурядный крик, а неистовый вой, коему позавидовал бы и раненый лесной бык. Иса даже вздрогнул и в обстановке всеобщей паники подумал, что прибежала та самая пресловутая Шира, которая сейчас начнёт добивать несчастного Сана.

Впрочем, тотчас выяснилось, что визитёрша-горлопанка никакого отношения к злополучной Шире не имеет. Просто в те времена в Финикии в принципе проживали весьма и весьма фонетически одарённые фемины.

– Он умирает, умирает! – стенала несчастная, тряся чадом перед Бато.

– Тихо! Молчать! – рявкнул лекарь, приводя её в чувство.

Женщина умолкла, но теперь из её глаз потоком хлынули слёзы. Бато меж тем бережно взял малыша, которому на вид было около трёх лет, из рук матери. Лицо мальчонки было синюшным, он дышал прерывисто и задыхался. Нос у него был неестественно раздут, а из правой ноздри что-то торчало.

– Это Мириам со своим мальцом Антипой, – сочувственно сообщил кто-то из публики.

– Мириам! Что…случилось… с твоим… сынишкой? – внятно и чётко, выдерживая интервалы между словами, задал вопрос целитель.

– Он…он со старшим…играл…, – тоже делая паузы, но из-за того, что давилась рыданиями, принялась рассказывать Мириам. – Баловались фасолью…Совали в нос…У Антипки фасолины застряли…Я в доме была…Слышу, он заревел…Выбежала… Увидела…вот энто, – указала она на сына. – Вспомнила…Сёдня же лекарь будет…Потащила его…А он уж и идти не может…И за-задыхается…За-задыхается! – и она залилась слезами.

– Ещё бы! – воскликнул Бато. – Да ты его элементарно загнала! Гляди: у меня он успокоился, продышался. Одышка и синюшность уже проходят.

Мириам и все присутствующие уже без переполоха посмотрели на Антипку и убедились, что врачеватель говорит правду.

– Надо только фасолины достать, – успокаивая Мириам, сказал Иса.

– Именно, – резюмировал его учитель, осторожно усадив мальчонку на чурку.

Впрочем, реализовать благое намерение оказалось не столь легко, как поначалу представлялось. Во-первых, зондаж зубным крючком боба, который едва виднелся из правой ноздри, не позволял сделать зацеп. И во-вторых, лишь только эскулап притронулся к носу ребёнка, как тот испуганно задёргался и захныкал. И вот тут Бато всем доказал, что настоящий профессионал работает не только эффективно, но также творчески и даже артистично.

Повернувшись к сельчанам, он, в нетерпении щёлкнув большим и средним пальцами руки, спросил:

– У кого-нибудь есть…этот…рыболовный крючок?

– …Есть! Есть! – первым среагировал вихрастый пацанёнок из толпы.

– Давай.

– На! – довольный, что пригодился в таком важном деле, пацанёнок шустро отцепил замызганный крючок от пояса, протянув его лекарю.

И пока Иса очищал рыбацкий аксессуар, сам лекарь разжал кулачок Антипки, в котором малыш сжимал стручок фасоли. На глазах у изумлённой публики, решившей было, что кое-кто стал сходить с ума, Бато извлёк из стручка боб и засунул его себе в нос таким образом, что тот чуть выступал из ноздри. Затем он взял у Исы крючок и, наощупь нанизав на него фасолину, вытянул её будто рыбку из проруби.

Увидев такой фокус, Антипка не мог не проникнуться доверием к мастеру по «вылову бобов». И позволил ему проделать то же самое с собой. Несколько манипуляций и, под одобрительные возгласы деревенских жителей, Бато извлёк из носика малыша первый посторонний предмет. Теперь настал черёд второго.

Со вторым бобом всё обстояло гораздо каверзней: он миновал узкий носовой проход и находился в носовой полости. При каждом прикосновении к нему он перемещался вглубь – к преддверию носоглотки, причиняя боль маленькому Антипке. До этой фасолины и добраться-то было сложно, не поминая уж про то, чтобы крючком зацепить. В крайнем затруднении Бато выпрямился и, почёсывая ухо, огляделся по сторонам, ища выход из тупика. И тут его осенило!

Эскулап от бога прошёлся по полянке, отыскивая нечто, ведомое только ему. И нашёл то, что искал: он сорвал травинку с метёлкой в верхней части. Подумав, он сорвал ещё одну. И с таким «вооружением» вернулся к малышу. Продемонстрировав травяной сбор Антипке, Бато…засунул одну из травинок себе в нос и…оглушительно и раскатисто чихнул…

Пока вся ошеломлённая честная компания раздумывала над тем, как расценивать столь неоднозначное поведение лекаря, тот стремительно ввёл метёлку в правую свободную ноздрю мальчугана и там пощекотал. Антипка зашёлся-задохнулся в глубоком вдохе, а затем…звонко и протяжно чихнул. И злополучный боб ракетой вылетел наружу, врезавшись в лоб Бато, который склонился над мальцом, контролируя лечебный процесс.

Надо отдать должное чувству юмора Бато: заполучив «хук» от фасолины, он взмахнул руками, вскрикнув: «Не надо, Шира!…» И всем своим громадным телом, подобно гигантской горилле, шмякнулся на лужайку.

Вот тогда-то весь народ разразился гомерическим хохотом, в котором была и радость за Антипку, и признание и любовь к истинно народному врачевателю Бато!

Но и это было ещё не всё! В общем веселье почти никто не услышал, как вскрикнул горемыка Сан. Он, не в силах оставаться в стороне от общей потехи, тоже загоготал…И вскрикнул от боли…И в эту же секунду его челюсть сама встала на место.

Когда эта весть дошла до собравшихся, вседеревенское веселье полыхнуло с новой силой.

Нескоро, но тишина и порядок на поляне всё же восстановились. Потому врачевателю оставалось только зафиксировать челюсть Сана пращевидной повязкой, а также проинструктировать его о том, как в дальнейшем принимать пищу. На этом лечебный сеанс был завершён, и восторженные жители Старого Ханаана повели Бато и Ису пировать.

Кстати сказать, в процессе угощения Бато куда-то неоднократно отлучался со смазливой крутобёдрой ханаанкой по имени Элисса. А по возвращении он всякий раз пел на вульгарном греческом припев из похабной песенки:

На щеке – затрещина,

А на сердце – нежность:

Пукнула мне женщина

Прямо на промежность!

Слушая его, Иса краснел. Бато же похихикивал и говорил: «Слышь, парень, тут одна на лужайке на тебя оч-чень завлекательно поглядывала…Может, тебе дать мужской чехол? У меня есть чистая бычья кишка? Га-га-га!»