Елена Барлоу - Музыка Гебридов

Но его смех показался ей горьким и невесёлым.

– До твоего появления я существовал размеренно, мирские страсти и желания меня не волновали. Но ты что-то сделала со мной, и каждый раз, стоило взглянуть на тебя, меня разрывало изнутри ощущение неполноценности. Эта пустая дыра в груди всё растёт и растёт, и я ничего не могу поделать с нею. Поэтому ты здесь сегодня. И ты в сознании, потому что мы оба заслужили это ощутить…

Он говорил о её сознании, но чем стало её сознание при таком помешательстве? Амелия едва чувствовала прикосновения чужого тела, однако отлично слышала любой звук. И всё, что произошло дальше, сплелось в один бессвязный поток из того, что она смогла ощутить и услышать этой ночью.

Он поцеловал её лишь раз. Только один раз за всю ночь, но, даже умирая в лихорадке, она не сумела бы стереть их первый поцелуй из памяти. Его губы были обжигающе горячими и требовательными. Этот мужчина даже не желал притворяться робким. Вся его нежность и вся ненависть, копившиеся в нём, клокотавшие внутри и порождающие эту пугающую страсть, такую

примитивную и дикую, были заключены в этом поцелуе. Его рот лишь ненадолго коснулся её губ, Амелия не успела даже потрогать его лицо, как ей того хотелось. Она смогла только дотронуться до волевого подбородка и гладкой щеки пальцами, когда Диомар неожиданно отстранился.

Её торопливо освобождали от рубашки, это она чувствовала ясно. Чужие руки были ловкими и смелыми, а у неё попросту не было сил сопротивляться. На мгновение мелькнула мысль о том, хотела ли она вообще сопротивляться? Как всё случилось бы, позволь Диомар действовать ей самой. Только взглянуть на него, прикоснуться к нему, а остальное было бы не важно. Да будь он последним уродом во всей Шотландии! Разве она уже не доказала свою преданность?

Она обманывала своего мужа ради Диомара… нет, не так… она обманывала Томаса ради Диомара, а он выбросил её чувства, словно ненужный хлам, именно в эту ночь. Он поступил по-своему. Он не был её отцом, не был даже её другом. Диомар был пиратом, не более того. Разве не это было достойно такой грешницы, как она?

Когда её, обнажённую и ослеплённую, потянули за лодыжку, Амелия попыталась упереться рукой в стену, но это выглядело, скорее, смешно и нелепо. Кровать прогнулась под весом мужчины, когда он подтащил девушку чуть ближе, а затем, разведя её колени в стороны, устроился между ними и прижал телом к матрасу. Его губы оказались всего в дюйме от её рта, и ему пришлось сжать её подбородок пальцами, ведь иначе она бессвязно пыталась что-то бормотать и ускользала от него.

– Ещё останется время для ненависти, поверь мне, – прошептал он с пугающим спокойствием. – Но сейчас всё, чего я желаю – это ты, и, Бог видит, однажды это будет мне оправданием.

Она сама не знала, что делала. Не представляла себе, что делал с нею он. Наркотик сработал так, как Диомар на то рассчитывал. Всё, что у Амелии осталось – это неясные ощущения первого соития. Не было поцелуев, не было нежного шёпота о том, что всё хорошо, как это будет прекрасно и сладко. Она не видела над собой влюблённого взгляда, она даже не могла разглядеть и дотронуться до горячего твёрдого тела мужчины, который собирался взять её, сделать своей. Её руки скользили по его широким плечам и спине, покрытой крохотными капельками пота, но Амелия оказалась лишена даже этого.

Она застонала, когда что-то коснулось внутренней стороны её бедра и дёрнулась в слабой попытке противостоять тому, о чём лишь подумать успела. Когда толстый горячий член упёрся ей между ног, Амелия могла только хныкать. Когда он медленно скользнул в неё, влажную и расслабленную, она боли не почувствовала, и на задворках сознания возненавидела Диомара даже за то, что он отнял у неё эту первую и единственную боль.

Её тело подчинялось теперь новому хозяину, а она даже испугаться толком не могла, потому что он контролировал даже её эмоции.

Она не поняла, что неосознанно сжала его плечи руками, пока Диомар, чуть приподнявшись на локте, наблюдал за ней сверху. Затем он стал двигаться, и больше он не действовал медленно и осторожно. Он входил всё глубже, а она могла чувствовать только сильное распирание между ног и то, какой она стала скользкой и липкой там, где когда-то пыталась касаться себя, будучи ещё неопытным любопытным подростком.

Как же сильно он должен был её ненавидеть! Лишь за то, что она оказалась женщиной, которую он отчаянно захотел! В каждом его движении была эта неугомонная ненависть, эта почти ярость, которая не давала ему покоя по ночам. В конце концов прикосновение его губ к её плечу оказалось сравни прижатому к коже раскалённому железу. Его зубы впились ей в кожу и цепко сжали, и эту раздражающую боль Амелия ощутила в полной мере, как и темп его движений. Когда она попыталась двинуться и сжать бёдра, то услышала стон над собой – прекрасный стон согрешившего ангела, утонувшего в собственном пороке. О, как же не хотел этот ангел останавливаться, она даже не догадывалась об этом!

Его член выскользнул из неё полностью, затем вторгся снова, целиком и так глубоко, что томное ощущение боли отдалось в её голове очередной неясной волной.

Когда мужчина кончал, он полностью накрыл её своим телом, прижался так тесно, словно желал вдавить девушку в постель. Он ещё двигал бёдрами, даже содрогаясь, хотя Амелия не почувствовала его оргазма, но слышала долгий стон, прервавшийся хрипом.

Её голова была откинута, а рот чуть приоткрыт. Руки теперь обвивали его влажную шею, но Амелия не чувствовала его в себе. Она была пустой и сломанной. И это всё, что ей осталось? Она даже не смогла заставить себя заплакать, несмотря на то, что её душил плач. Где-то ещё глубже жгло ощущение тошноты, но ничего так и не произошло.

Амелия даже не знала, сколько прошло времени с тех пор, как всё стихло. Повязка ещё закрывала ей глаза, было темно. Казалось, она парила в невесомости, одинокая и разбитая. Словно рыба, выброшенная на берег. В реальности же Диомар уложил её на бок и прижался сзади, зарывшись лицом в её спутанные волосы. Его рука легко заскользила по линии её талии, вверх-вниз, опять и опять, и неожиданно Амелия услышала, как он лениво произнёс:

– Твои волосы пахнут льном и травами… Любовь моя! Ты даже не представляешь, что сделала со мной!

Понемногу сознание стало возвращаться к ней вместе с ощущением, будто всё её тело внезапно отяжелело. Когда Диомар поцеловал её в плечо, затем немного приподнял её ногу над своей, прижавшись сзади, она никак не отреагировала. Он снова оказался в ней, большой и твёрдый, с силой толкнулся вперёд, потом вновь отстранился. Теперь она чувствовала его, этот горячий пульсирующий орган, не понимая, как она вообще могла принимать его внутри. И пришло ощущение раздражения и грязи, жжения и тягучей боли, которая сковала её мышцы. А он всё продолжал растягивать её. Он брал её сзади, направляя её бёдра и толкая к себе.