Айлин Вульф - Лорд и леди Шервуда. Том 3

– Отец научил меня пользоваться ножом для защиты, – возразила Тиль. – Ваша светлость лорд Робин, разреши и мне помочь вам!

Робин переглянулся с братом. Лицо Вилла выразило мучительное сомнение. Но, столкнувшись с неожиданно настойчивым и просительным взглядом Тиль, Вилл вздохнул и посмотрел на нее так, словно видел впервые.

– Что ж! – протянул он, окинув ее оценивающим взглядом. – Ты красивая и, бесспорно, сумеешь привлечь внимание епископа.

– А я, значит, не сумела бы! – возмутилась Клэренс. – Вот спасибо, Вилли! И тебе, Робин, заодно!

Робин и Вилл невольно рассмеялись.

– Хорошо, Тиль, – сказал Робин, – я принимаю твою помощь. Вилл, проверь, насколько искусно она владеет ножом, и покажи ей пару приемов. Тиль, ты еще не забыла французский язык?

Мать Тиль была родом из Аквитании и прибыла в Англию в свите леди Луизы.

– Не забыла, лорд Робин! Мы с отцом очень часто говорим на французском языке.

– Тогда сейчас же забудь английский и начинай говорить только по-французски, чтобы привыкнуть.

Робин подошел к Тиль и, ласково проведя ладонью по ее косам, усмехнулся непонятной усмешкой:

– Что за беда? Все женщины в нашей семье так или иначе начинают тянуться к оружию!

Тиль подняла на Робина удивленные глаза, но лорд Шервуда уже отошел от нее и заговорил с Виллом, Джоном и Статли, обсуждая предстоящую засаду. Тиль осталось только гадать, что подразумевал Робин, сказав о ней как о женщине его семьи, и знает ли он что-нибудь о ее отношениях с Виллом.

Безудержно любя Вилла и купаясь в счастье оказаться любимой ответно, Тиль стала на людях очень сдержанной. Ее глаза, обращаясь к Виллу, по-прежнему сияли любовью и восторгом, но если он в присутствии других хотя бы случайно касался ее, Тиль одолевало смущение. Она была воспитана отцом в строгих правилах. Несмотря на то что она вверила себя Виллу без малейшего колебания, Тиль сочла, что их отношения, пока они не освящены церковью, вызовут осуждение. Она жила в бывшей спальне Клэренс, упорно отказываясь перебраться к Виллу до венчания, хотя он проводил с ней каждую ночь, когда не был занят делами Шервуда, а если был занят, то неизменно будил ее на рассвете.

Словно прочитав мысли Тиль, Вилл крепче прижал ее к себе и шепнул ей на ухо:

– Я приду к тебе, когда мы вернемся домой.

– Вилл! – смутилась Тиль. – Но ведь еще день, а не ночь!

– И прекрасно! – рассмеялся Вилл. – Вот и объяснишь мне, чем в постели день отличается от ночи.

Обернувшись к нему и встретившись с его янтарными глазами, пронизанными лукавыми искорками, Тиль невольно рассмеялась в ответ и украдкой потерлась затылком о плечо Вилла. За время, проведенное в Шервуде, она не уставала открывать в возлюбленном новые и новые черты, а ведь она думала, что хорошо знает его! Ее никогда не обманывал сдержанный облик Вилла. Тиль знала, что на самом деле у него доброе сердце, щедрое на любовь, нежность и заботу. Но, став его возлюбленной, она не переставала радостно удивляться тому, что он, взрослый мужчина, великолепно понимает ее. Она могла доверить ему любые мысли, мечты, сомнения. И он слушал ее и разговаривал с ней так, словно между ними не было разницы в возрасте: без покровительственных или поучающих ноток, на равных, словно она была его сверстницей и взрослой женщиной. И в то же время в нем – воине, которого уважал ее отец, хотя и недолюбливал, – она обнаружила бездонные кладези мальчишеского озорства и веселого нрава.

Приехав домой, Робин устало прошел к себе. Открыв дверь, он увидел Марианну. Она уже переоделась в длинное светлое платье и, стоя перед зеркалом, расчесывала гребнем волосы. Молча поцеловав ее в затылок, Робин сел за стол и склонил голову на сомкнутые кисти рук.

– Он убил бы тебя, если бы Мач не выстрелил, – сказала Марианна, не отрывая взгляда от зеркала и продолжая скользить гребнем по волнистым прядям.

Робин провел ладонью по плечу, где от ножа осталась длинная саднящая царапина, и покачал головой.

– Не убил бы. Я успел увернуться, и выстрел Мача был напрасным. Я не желал этой смерти! – вырвался из его груди глубокий вздох. – При всей своей алчности и злобе епископ Гесберт ничего не представлял сам по себе.

– Тогда почему ты поблагодарил Мача? – спросила Марианна, откладывая гребень и подходя к Робину.

Он грустно усмехнулся.

– Зачем же мальчику обременять свою душу грехом беспричинного убийства? – ответил он вопросом на вопрос и, резко поднявшись, встал у окна, глядя на лес невидящими потемневшими глазами.

Марианна смотрела ему в спину, напряженно думая, как отвлечь Робина от мрачных мыслей. Она знала, что он всегда держался принципа не проливать чужую кровь без необходимости. И сейчас, впервые при ней, этот жесткий принцип был нарушен. При всей сдержанности Робина, зная его, Марианна понимала, что на самом деле он глубоко переживает то, что произошло. И это притом что он терпеть не мог епископа Гесберта и всегда относился к нему с презрением.

– Дело не в епископе, – сказал Робин, словно услышал ее мысли. – Кровь, пролитая без нужды, потребует ответной крови.

– Чьей? – тихо спросила Марианна, и он в ответ передернул плечами:

– Если бы я знал! Будь у меня Хранительница, она могла бы предупредить, кого следует оберегать. Я пытаюсь увидеть сам, но у меня нет необходимой для этого силы!

Марианна подошла к Робину, обвила руками его плечи и прижалась щекой к его спине. Он склонил голову и поцеловал ее запястья, скрестившиеся на его груди, но Марианна почувствовала, как далеки сейчас от нее мысли Робина.

– Я устал! – вдруг услышала она признание, вырвавшееся из самой глубины сердца Робина. – Устал от вечной ответственности за всех и все! Иногда я завидую Виллу и хотел бы поменяться с ним местами. Вот, кстати, ты спрашивала, где предел моих сил. Можешь сейчас посмотреть!

Он, оглянувшись, с усмешкой бросил взгляд на Марианну. Она молчала, не зная, что сказать. Она так привыкла к уверенной силе, всегда исходившей от Робина, что сейчас растерялась и тут же укорила себя за растерянность. Он, который всегда был ей не только мужем, но и другом, ее Воином, который столько раз исцелял ее не только телесные, но прежде всего душевные раны, сейчас сам нуждался в целительной силе своей Девы.

И Марианна твердо сказала:

– Ты не можешь все предвидеть. Не казни себя! Ты ни на шаг не сошел сегодня с Пути.

Она с усилием заставила его повернуться лицом к ней и стала целовать его глаза, лоб, скулы, губы, пока Робин не пришел в себя от прикосновения ее горячих губ. Тогда он крепко обнял ее и с силой прижал к себе, уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая исходивший от них запах имбирных стеблей.

– О чем ты сейчас жалеешь и чем терзаешься? – шептала Марианна, ласково гладя Робина по плечам. – Ты беспощаднее к себе, чем все твои недруги! Они себя не связывают ничем в войне с тобой. Если бы ты мог уподобиться им, то ни шерифа, ни Гая давно уже не было бы в живых. А ты воюешь с ними, соблюдая все правила рыцарской чести, не запятнав себя ни единым поступком, в котором мог бы себя укорить. К тебе идут за помощью те, кому больше не на кого надеяться, кроме тебя. Ты стоишь на страже справедливости и прилагаешь все силы, чтобы восстановить ее, если она оказалась попранной. В этом и есть твой долг, мой Воин, и ты его неустанно исполняешь. У тебя нет оснований винить себя в пролитой крови и смерти епископа. Он хотел убить тебя, но умер сам, как сам и выбрал свою судьбу. Кроме Хранительницы, только тот, кто обладает божественной силой, может все предусмотреть и предвидеть, да и то это только предположения, а не знания. Как бы то ни было, у тебя такой силы нет, и я рада этому, Рандвульф! Ты ведь знаешь, что наделение божественной силой – высочайшее признание заслуг Воина, но за него слишком дорого придется платить!