Лариса Шкатула - Жизнь под маской

– Правда? – глаза мальчонки заблестели от радости, и он помчался в ванную вприпрыжку.

Разрешение на сказку перед сном было небольшой уступкой Катерины. Ей и самой хотелось приласкать сына, расцеловать, побаловать, но она считала, что такое изнеженное воспитание окажет ему в предстоящем суровом будущем плохую службу. Неженка и маменькин сынок будет страдать больше других. Катерина даже подумывала о том, не записать ли сына в кружок фехтования при цирке – она прочла на столбе объявление. Кружок – вот она, примета новой жизни! – вела женщина…

Дмитрий Гапоненко сидел в кабинете и листал документы ещё "вэчэковских" дел. Для начала в первый день работы ему предложили ознакомиться с архивами…

"Серьезные товарищи здесь работают, – думал Дмитрий, читая скупые строчки протоколов. – Я и раньше не считал их мягкотелыми, а теперь лишний раз убеждаюсь: большевик – не звание, – состояние души… А я – шмель в их паутине, тот самый, погибель для паука, шмель, прикинувшийся мухой…"

Гапоненко уже три года был членом коммунистической партии, но внутренне никак не отождествлял себя с большевиками.

"А вот и наш героический Яков Христофорович! За один день отрядами ВЧК прихлопнул восемнадцать центров анархистов! Уж очень они большевикам досаждали: то разбой мирным гражданам учинят, то машину у американского посланника сопрут, а то кричат на всех углах, что большевики предали революцию. Так что ВЧК одним махом и порядок навела, и товарищей от целой противоборствующей партии избавила. Правда, Москву просто кровью залили, но товарищ Петерс так объяснял желающим знать: некогда большевикам производить судебное следствие и вообще ставить – как пьесу в театре – всю комедию законного судопроизводства! Слишком много врагов у Советской власти, и лучше их приканчивать на месте!"

Чета Гапоненко среди своих знакомых считалась идеальной. Никто никогда не слышал, чтобы они кричали друг на друга или высказывали несогласие поведением своей половины. Оба ровные в обращении, оба вежливые: настоящие представители новой советской интеллигенции, хотя и вышедшие из самых низов. Катерина с Дмитрием и сами верили в то, что семья их – лучше быть не может, и ошибочно полагали оба, что каждый из них не имеет секретов от другого. Да к тому и поводов не было вроде… Дмитрий с работы всегда спешил домой, с крайней неохотой ходил в гости. Только однажды, ещё четыре года назад, он уезжал куда-то, ничего ей не объяснив. Вернулся оттуда мрачнее тучи. Катерина догадалась, что это как-то связано с его пропавшей "артелью", возглавлял которую лучший друг Дмитрия – Батя. Он мечтал найти путь к сокровищам солнцепоклонников. Бог с ним, Батей, этим пиратом-идеалистом! Но с ним кроме двух чужих Катерине людей пропал и её названый брат Алька, тринадцатилетний подросток. Если сейчас он жив, ему уже восемнадцать.

Спокойствие Катерины, её удивительная работоспособность, так восхищавшие её мужа, были не чем иным, как бронёй, в которую она сама себя заковала. Работала до одурения, чтобы не иметь времени думать о прошлом, а холодная ровность в обращении с окружающими создавала невидимую преграду для желающих сойтись с нею поближе и узнать: о чём это она там думает?!

Вдруг среди дня Катерина поняла, что не дает ей покоя с самого утра сообщенная Дмитрием новость: он видел Флинта! Но если Флинт жив, значит, он знает, что случилось с Ольгой? Довез ли он её до Турции? Как вернулся обратно, если лодка погибла? Господи, почему же это она сразу не сообразила?!

Как назло, именно сегодня у неё было много работы: вначале она сопровождала в медицинский институт группу берлинских медиков. Диалоги переводила машинально, это у неё постепенно выработалось: реплика – перевод, реплика – перевод. Будто кто-то другой за неё перекладывал немецкие фразы на русские и обратно. Катерина так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как из толпы студентов старшего курса в её лицо изумленно всматривался красивый черноглазый и чернобровый хлопец…

Делегацию перехватил один из профессоров-медиков, учившийся в Берлине и в совершенстве владевший немецким. Он пообещал Катерине сопроводить иностранных коллег до гостиницы. Но только Катерина вернулась в Наркоминдел, как её затребовал к себе в кабинет сам Чичерин. На прием к нему прибыли два английских дипломата, так что Катерина опять оказалась занятой…

Как только выдалась свободная минутка, она сразу стала звонить в ОГПУ. Дмитрий работал там первый день, его ещё никто не знал, а Катерина не смогла назвать даже отдел, в котором муж работал. Ее расспросы и ответы невпопад так насторожили дежурного, что он стал допытываться, откуда Катерина звонит…

В конце концов её нашёл сам Дмитрий.

– Говорят, ты меня разыскивала?

– Митя, нам нужно срочно увидеться!

– Что-нибудь случилось? – встревожился он.

– Нет… Ничего не случилось, но ты мне очень нужен, – залепетала она, сама не понимая причину своей поспешности.

– Но до конца работы остался час! Ты не сможешь подождать?

– Смогу, – разочарованно вздохнула она и дома весь вечер не находила себе места, потому что Дмитрий, как назло, надолго задержался…

Катерина никогда до конца не верила, что Чёрный Паша умер и вместо него родился большевик. Она чувствовала: он просто затаился. До поры до времени. Потому подспудно боялась разбудить спящего льва. Одно время ей пришлось работать в контакте с Чичериным, и тот намекнул, что имеет на неё виды. Катерина прикинулась, что намека не поняла и впоследствии продолжала разыгрывать дурочку. Мужу сказать о домогательствах начальника она и не подумала: боялась за Чичерина. Она знала лучше других: никто бы его не спас! Хотя, казалось бы, что мог сделать народному комиссару простой служащий?..

Когда Дмитрий наконец пришёл домой, Евдокии Петровны уже не было, а Павлик заснул в слезах. Катерине пришлось его нашлепать, потому что он непременно хотел дождаться отца. Тот, конечно же, в детскую заглянул, любовно посмотрел на спящего наследника и погладил по кудрявым – в мамочку! – волосам. На кухне его уже ждал разогретый ужин и взволнованная долгим ожиданием Катерина. Она научила Евдокию Петровну готовить украинский борщ, который Дмитрий обожал, и теперь, когда прошли времена конины и воблы, а государственные чиновники – работники аппарата власти – снабжались по особой системе распределения, семья Гапоненко в питании себе не отказывала.

И Дмитрий, и Катерина принимали как должное, что государство снабжает их лучшим, что имеется в стране. Значит, их работа настолько важна для народа! Этим успокаивали себя многие большевики ещё с 1918 года, когда в России свирепствовал голод: если не им, то, кому? Раз уж на всех всё равно не хватает, нечего и стараться делить поровну! Кому будет польза, если от голода перемрут те, кто кует счастье для своего народа?