Сари Робинс - Что надеть для обольщения

– Разумеется, не примут. Но это не имеет никакого значения, потому что они будут вынуждены мириться с моим присутствием.

– Здесь вы не правы: это всегда будет иметь значение. Потому что при всей своей исключительности Эдвина – создание этого самого общества и, что еще более важно, она дочь графа Вуттон-Баррета. Хотя девочка старательно притворяется независимой особой, она страстно жаждет любви и одобрения отца.

– Как и любой человек, – пожал плечами Прескотт. – Знаю по собственному опыту, что уважение и одобрение близких людей придает сил в жизни.

– Значит, вы все понимаете.

– Да. – Однако тонкости взаимоотношений Эдвины и ее отца Прескотта не касаются. Его задача – вывести на чистую воду и остановить шантажиста. И если все пойдет по плану, Прескотт никогда не встретится с графом Вуттон-Барретом. – Я уверен, что мы с Эдвиной прекрасно справимся со всем, с чем нам сегодня придется столкнуться.

– Нисколько не сомневаюсь. Майкл говорит, что вы, Прескотт, не робкого десятка и вам палец в рот не клади.

– По-моему, это комплимент…

– Но только не забывайте, что ядовитые стрелы, для защиты от которых у вас имеется непроницаемая броня, могут глубоко ранить Эдвину.

– Какие еще стрелы могут меня ранить? – неожиданно услышали они голос Эдвины.

Прескотт повернул голову и посмотрел на Эдвину. От волнения у него перехватило дыхание.

Эдвина стояла на пороге. Она была похожа на ангела, сошедшего с иконы, чтобы принять участие в пиршестве с простыми смертными. И как у настоящего ангела, ее одеяние было смелым в своей простоте.

На Эдвине было девственно-белое полупрозрачное платье с блестящими белыми шелковыми лентами, собранными как раз в нужных местах, чтобы привлечь взгляд к ее рельефной фигуре типа «песочные часы». Первая лента в выгодном свете показывала ее лебединую шею. Следующая – находилась под грудью, подчеркивая щедроты, которые любой мужчина мечтал бы исследовать. Остальные ленты акцентировали грациозную узкую талию и роскошные бедра. Такая же блестящая белая лента была вплетена в черные как смоль локоны Эдвины, а на обеих ее перчатках – от запястья к локтю – тоже были полоски белого шелка. В ушах у нее красовались простые, но изысканные бриллиантовые серьги. На ней не было ни ожерелья, ни других украшений, кроме белого кружевного веера, который висел у ее талии. Этой женщине не хватало только крыльев за спиной – и она вознеслась бы в небо, своим неземным очарованием увлекая туда мужчину.

Но несмотря на впечатление невинности, которое производил этот наряд ангела, спустившегося с небес, черные как ночь глаза Эдвины светились совсем не невинным светом. В них отражалась не искушенность, а интеллект, который перечеркивал образ непорочного ангела. И все это вкупе с ее прелестно изогнутыми бровями, аристократическим носом, пухлыми губами и заостренным подбородком придавало ей исключительное очарование. Ее прямой смелый взгляд выдавал силу характера, и, глядя на нее, никто не сомневался, что перед ним настоящая женщина из плоти и крови.

Прескотт понимал, что именно сочетание всех этих черт рождало неизгладимое впечатление от ее образа, которое усиливал тот факт, что одетую как ангел вдову сопровождал жених. И этот жених был далеко не святой.

Прескотт перевел дыхание и покачал головой, все еще не веря своим глазам. Поклонившись, он тихо произнес:

– Вы сегодня обворожительны, миледи.

– Благодарю вас, Прескотт, – произнесла Эдвина дрожащим от волнения голосом.

Затем Прескотт повернулся к Фанни:

– Снимаю перед вами шляпу, Фанни. Вы – настоящая мастерица своего дела.

Актриса улыбнулась, как довольная кошка, которая только что съела канарейку.

– Меня посетило вдохновение.

– Ни одна юная барышня на своем первом балу не выглядела бы так же соблазнительно-целомудренно, – расплываясь в улыбке, заметил Прескотт. Он неожиданно поймал себя на мысли, что с волнением предвкушает продолжение вечера. Эксцентричные выходки были его стихией. Он обожал откалывать шутки, шокирующие чинное светское общество. – Уже представляю, как у всех глаза вылезут из орбит и как все откроют рты от удивления. Мы станем главным скандалом сегодняшнего бала, миледи.

– Не скандалом, – спокойно поправила его Фанни, – а главным украшением бала. Вам все будут завидовать, Прескотт. Увидев, как вы изменились, Эдвина, все дамы будут восхищаться вашим очарованием, а все мужчины будут мечтать ухаживать за вами. – Фанни хитро улыбнулась. – Ручаюсь, вы получите огромное удовольствие от всего этого.

– Удовольствие… – эхом повторила Эдвина и облизнула губы. – Интересная перспектива.

– Вас ждет именно это. Но сначала один превосходный напиток. – Фанни подошла к буфету. – Так, куда ваши слуги поставили мой?.. Ах вот он где! – Она открыла шкафчик и достала хрустальный графин, наполненный темно-коричневой жидкостью. Актриса поставила его на поднос рядом с тремя узорчатыми хрустальными бокалами.

Глядя на Прескотта, Эдвина проговорила одними губами:

– Мне кажется, это чересчур.

– Правда? – так же одними губами переспросил он.

Она кивнула.

– Это просто великолепно, – сказал Прескотт. – Вы будете самой прелестной дамой на балу у Бонов.

Услышав его слова, Эдвина гордо расправила плечи, а потом оглядела Прескотта с ног до головы. Ее взгляд скользнул к его черным туфлям, затем поднялся вверх по его черным панталонам, по серебристо-серой жилетке, галстуку цвета слоновой кости и черному фраку. Когда Эдвина встретилась с Прескоттом глазами, на лице у нее было написано одобрение.

– Вы также очень мило сегодня выглядите.

– «Очень мило»? – Фанни округлила глаза. – Эдвина, вы кокетливы, как монашка.

– Просто Эдвина прекрасно знает, что грубой лести я предпочитаю искренность и простодушие, – уверил Прескотт, которому тем не менее была приятна скупая похвала Эдвины.

Он сегодня с особой тщательностью готовил костюм, остановив выбор на более сдержанной гамме цветов, чем обычно. Они с Эдвиной и так будут привлекать достаточно внимания. Теперь, увидев, как одета Эдвина, он понял, что чутье его не подвело.

Подойдя к столику красного дерева, Фанни поставила на него поднос и наполнила бокалы.

– Вы не уйдете, пока я не скажу тост и пока мы не выпьем моего особенного коньяка.

– Коньяка… – пробормотал Прескотт, заинтригованный. Он никогда не пробовал этот напиток: из-за войны с Наполеоном его ввоз в страну был запрещен.

– Но это же, наверное, незаконно… – пробормотала Эдвина. – Я хотела сказать, скорее всего его привезли контрабандным путем, правда?

– Вы снова говорите как монашка, Эдвина, – насмешливо заметила Фанни, протягивая им бокалы. – Кому-кому, а вам непременно нужно выпить, чтобы немного расслабиться. Поэтому, прошу вас, держите свое мнение при себе и молча наслаждайтесь божественным напитком.