Рикарда Джордан - Люция. Спасенная

Когда Рахиль наконец повернулась, чтобы выйти из конюшни, Анна и Лене вздохнули, не скрывая облегчения. Дождь все еще шел, и Рахили пришлось спрятать новорожденную под все свои шали и накидки, чтобы та не дай бог не простыла.

Из христианского квартала донесся крик ночной стражи. Пробил одиннадцатый час. Рахиль охватило чувство вины: из-за помощи в родах Беатрикс она почти забыла о Саре фон Шпейер! Роженица и ее супруг уже, наверное, пребывают в нетерпении. Рахили лишь оставалось надеяться, что в этот раз роды у Сары окажутся не такими сложными, как тогда, когда она рожала Давида! И благословен будь Господь за то, что рядом с Сарой неотлучно находится Аль-Шифа!

Рахиль быстро шла вперед и вскоре добралась до солидного каменного дома на Шульштрассе, где обитал Вениамин Шпейер со своим семейством.

Двери на ее стук открыл сам хозяин дома – да так быстро, как будто он стоял у порога, ожидая прихода повитухи. Очевидно, он еще слишком хорошо помнил, как чуть не погиб его сын Давид, и не мог спокойно относиться к таким ситуациям. Наверное, он сидел в маленькой конторе, находившейся в передней части здания, и, погрузившись в документы, пытался хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей.

– Наконец-то вы пришли, госпожа Рахиль! – облегченно воскликнул он. Вениамин фон Шпейер был высоким мужчиной средних лет, который довольно поздно завел семью. Он занимался внешней торговлей и во время деловых поездок исколесил полмира. Он был глубоко предан своей молодой жене – это Рахиль заметила еще во время предыдущих визитов – и обожествлял обоих сыновей, Эзру и Давида. – Где вы так задержались? Я же послал за вами еще несколько часов назад!

Фон Шпейер провел Рахиль в дом, и дрожащая от волнения помощница кухарки – та самая, которая прибегала за Рахиль в дом другой роженицы, – подскочила к повитухе, чтобы забрать у нее платки и покрывала.

– Меня задержали, реб Шпейер, – с подчеркнутой почтительностью обратилась к нему Рахиль. – И в результате у меня на руках оказалось вот это.

Она развернула платок, в который была завернута новорожденная, и протянула девочку хозяину дома. Малышка расплакалась, поняв, что ее лишили тепла и защиты, которые ей давал шерстяной платок.

– Не будете ли вы так любезны распорядиться, чтобы бедняжке дали молока, согрели и перепеленали?

Вениамин фон Шпейер бросил на младенца взгляд, в котором смешались удивление и отвращение.

– Это же новорожденный! Вы его… нашли, госпожа Рахиль?

За его вежливыми словами Рахиль расслышала исполненный укоризны вопрос, хотя и не произнесенный вслух: «Именно из-за него вы заставили нас ждать?»

– В определенном смысле, да, – нетерпеливо ответила она. – У меня его кто-нибудь заберет наконец, чтобы я могла начать оказывать помощь вашей супруге?

– Но это христианский ребенок, не так ли? Или вы думаете, что… – Вениамин фон Шпейер принадлежал к кругу старшин иудейской общины. Перед его мысленным взором прошли все девушки на выданье. Нет, ни одна из них не могла быть беременной.

– Это христианский ребенок, но его нельзя считать незаконнорожденным – по крайней мере, мне так сказали, – ответила Рахиль. – Прежде всего, это просто ребенок, и он голоден. Да, кстати, это девочка. Вот, возьми ее, только гляди не урони! – Она сунула сверток прямо в руки маленькой помощнице кухарки и решительно направилась в комнату роженицы.

– Дай ее мне, – прозвучал тихий голос со странным певучим акцентом.

Аль-Шифа, мавританка, незаметно вышла из покоев своей госпожи. Находясь на втором этаже здания, она вряд ли могла слышать разговор Рахили и Вениамина… Впрочем, возможно, Сара потеряла терпение и послала служанку за хозяином дома. Помощница кухарки недоверчиво покосилась на Аль-Шифу: неужели правду говорят, что эта женщина с Востока и правда немного колдунья?

Рахиль не разделяла этих опасений, но и она чувствовала себя несколько неуютно под взглядом Аль-Шифы. Мавританка излучала такое достоинство, которым не отличалась ни одна женщина, которую старой повитухе доводилось встречать на своем жизненном пути. Рабыня двигалась с грацией танцовщицы, и каждый ее жест будто бы рассказывал удивительную историю. От нее просто невозможно было отвести взгляд; она неизбежно привлекала всеобщее внимание. Аль-Шифа была уже немолода, но в юности, вероятно, отличалась необыкновенной красотой. Кожа у нее была темнее, чем у большинства иудеек, но не черного и не оливкового цвета, а скорее, такого, какой получился бы, если смешать сливки с темной землей. Черты лица Аль-Шифы отличались благородством: высокие скулы, тонкие, четко очерченные губы. Пленительные глаза были светло-карего, почти золотистого оттенка, а волосы, очевидно, могли похвастаться глубоким черным цветом, пока в них не появились первые седые пряди. Как и полагалось скромной служанке, пышные волосы она прятала под чепчик, но косы получались такие толстые, что было практически невозможно полностью спрятать их под тканью. Если бы Аль-Шифа распустила их, они бы покрыли ее с головы до ног, как длинный плащ. Что же касается тела, то мавританка прилагала огромные усилия к тому, чтобы спрятать его под скромной одеждой горничной, однако все изгибы ее женственной фигуры полностью скрыть не удавалось. Рахиль невольно задалась вопросом: «Не приходится ли Саре иногда сомневаться в верности своего супруга?» Впрочем, Вениамин фон Шпейер оставался слеп к прелестям Аль-Шифы, да и сама мавританка никогда не поощряла мужской интерес к своей особе. По крайней мере, никаких слухов на этот счет не водилось.

Наконец она подошла к повитухе и поклонилась.

– Вы пришли вовремя. Ребенок лежит правильно, и он некрупный. Хозяйка страдает не больше, чем любая иная женщина по велению Божьему, но, похоже, нам придется подождать часок-другой. Врата раскрываются довольно медленно. Если позволите, я присмотрю за вашим подкидышем, пока вы будете заботиться о хозяйке. Позовите меня, если вам понадобится моя помощь.

Аль-Шифа не стала ждать ответа Рахили. Оставаясь совершенно спокойной, она забрала ребенка из рук служанки и открыла его личико – и тут Рахиль впервые увидела, как мавританка улыбается. Длинные тонкие пальцы Аль-Шифы ласково провели по крошечному лицу новорожденной.

– Тебя поцеловал солнечный луч, – забывшись, прошептала она и нежно погладила золотой пушок на головке девочки. – Пусть все поцелуи, которые ты познаешь, будут такими же жаркими и сладкими!

Рахиль оставила Аль-Шифу наедине с ребенком. Теперь ее ожидали другие заботы, а за девочку, оказавшуюся в надежных руках мавританки, можно было не волноваться.

Сару фон Шпейер снедало нетерпение. Роженица была женщиной красивой – и избалованной. Похоже, она воспринимала боль при родах как личное оскорбление и потому вымещала свой гнев на всех, кто находился у ее постели. Рахиль терпеливо выслушала гневный выговор за опоздание к началу родов, а затем спокойно осмотрела Сару. Аль-Шифа была права. Все шло хорошо, только чуть медленно. Рахиль дала помощнице кухарки кое-какие травы для чая. Возможно, с их помощью ей удастся немного ускорить процесс родов. Больше всего Саре нужно было знать, что о ней заботятся. Рахиль попыталась уложить ее поудобнее и заинтересовать новостью о рождении маленького Иезекииля бен Соломона фон Метца, которому она недавно помогла явиться на свет.